– Нет, господин служивый, не слыхивал я ни про город сей, ни про реку. Да и, признаюсь, говорить об энтом – мне без интересу, – ответил Никита, пытаясь закончить этот спонтанный разговор. – Пойду я, пожалуй. Поздно уже.

– …В Питербурхе сем нынче полк морской учиняется, абордажников значит, – продолжал сержант. – Попасть туда – честь, да не каждому она дана. Тебя же… возьмут, ежели пожелаешь.

– Эт чего вдруг? – усмехнулся Жарый.

– Ни вдруг… По воле государя нашего таких удальцов, как ты, в сей полк и велено набирать.

– Хм… Так уж и возьмут? – задумался Никита, прищуренным взглядом уставившись на сержанта.

В этот момент вдруг скрипнула дверь харчевни, и в зал вошло несколько человек во главе с Кузьмой, приказчиком барина Привольского. Вошедшие хищным взглядом пробежались по залу и в дальнем углу заприметили кузнеца.

– Прочь сумленье, человече! – возмутился один из гвардейцев. – Наш сержант зазря слов на ветер не бросает.

– Сам государь-батюшка в нашем сержанте веру имеет, – добавил другой.

– Да погодьте вы… – осадил гвардейцев сержант. – Мы, как видишь, люди военные, сами на службе государевой, знаемо про что толкуем.

Никита посмотрел на гвардейцев, о чем-то подумал, перевел дыхание и равнодушно произнес:

– Господа хорошие, благодарствую за совет добрый… Как оно там, на реке вашей – мне про то не ведомо. А посему останусь я тутось, в Березниках. Даст Бог, буду кузнечить и далее. Работы, чай, невпроворот.

– Эй, кузнец!.. – вдруг рядом послышался грозный голос. (Жарый приподнял голову и за спиной сидящего сержанта увидел Кузьму.) – Мы за тобою.

– Чего надоть? – сурово бросил Никита.

– Сбирайся. К барину поедешь. Там обо всем и сведаешь.

– Это кто ж посмел перебить наш разговор задушевный? – не оборачиваясь, иронически возмутился сержант.

– А… – махнул рукой Никита, – Кузьма, приказчик барина Привольского.

– Кузнец, давай по-доброму, а не то силком утащим, – решительно заявил Кузьма.

– Барина Привольского говоришь?.. – переспросил сержант, глядя на Жарого, и, слегка повернув голову, добавил: – Ни тот ли сие Привольский, кой задолжал казне государевой за торговлю мягкой рухлядью[21]?

– А ты кто есть такой, чтоб барина моего в том упрекать? – возмутился Кузьма, уставившись в затылок сержанта. – А ну-ка, встань и обернись! – потребовал он от сидящего к нему спиной незнакомца. – Не привык бить в спину.

Щепотев хитро улыбнулся, слегка подмигнул правым глазом кузнецу, поднялся и не торопливо повернулся к Кузьме. Они были одного роста. Их глаза оказались на одном уровне.

– Признал?.. – наконец оборвал затянувшуюся паузу сержант. – Али как?

Лицо Кузьмы оставалось напряженным. Затаив дыхание, он с трудом выдавил:

– Сержант?.. Михайло Иваныч? – в его басе звучало волнение. Единственный глаз нервно задергался.

– Здорово, Кузьма!

– Братцы, так это ж Кузьма… Кузьма Трофимов! – узнал его один из гвардейцев.

– Верно, он чертяка, – подтвердил другой.

Тут Кузьма грозно свел брови и, слегка повернувшись к своим людям, строго распорядился:

– Ступайте к лошадям и ждите во дворе!

Те меж собой переглянулись и тут же послушно покинули харчевню. Убедившись, что никого из них в зале не осталось, Кузьма повернулся к Щепотеву.

– Не чаял, командир, что встречу тебя уж более, – радостно процедил Кузьма, расплывшись в кривой улыбке.

Два больших человека по-дружески тепло обнялись.

– Я сам рад встрече, друг ты мой сердешный, – искренне радовался сержант. – Давай к нам за стол.

Широкое грозное лицо Кузьмы непривычно умиленно сияло, он жадно разглядывал своих старых добрых товарищей-однополчан.

– Здорово, Кузьма! – приветствовали они его.