– Лихо он вас потрепал, – сказал сержант с легкой ухмылкой, окидывая взглядом каждого.

– Ваше благородие… мы то…

– Да ежели б у нас… – бухча под нос и говоря что-то невнятное, перебивали они друг друга.

– Что, с одним мужичком управиться не смогли?.. И сие лучшие гвардейцы войска русского… Видать, государь наш перехвалил вас. А?.. Гвардия?

– Михайло Иваныч… – кто-то попытался было возразить.

– Молчите, конфузники, сам все видел… Поднимите его, – сержант указал взглядом на кузнеца.

Один из гвардейцев с опаской попытался подступиться к Никите – пихнул его ногой в бок, после чего взял его за рукав.

– Эй, мужик, слышь… вставай давай.

– Не тронь, – фыркнул Никита, отдернув руку. – Сам управлюсь.

Он медленно поднялся, опираясь на дубовый стол. Суровым взглядом нашел сержанта. Посмотрел на него пронзительно и, потирая место удара, поинтересовался:

– Чем энто ты меня так?

– Вот энтим, – спокойно ответил Щепотев, демонстрируя свой кулак.

– Кулаком?.. – с удивлением переспросил здоровяк, и недоверчиво добавил: – Нет… чем-то иным.

– Кто таков будешь? – поинтересовался сержант.

Никита молчал, недоверчиво поглядывая то на сержанта, то на его гвардейцев.

– Да это кузнец наш тутошний, Никита Жарый, – вмешался подоспевший Потапыч. – Господа служивые, вы не серчайте на него. Он молодой покуда, одначе кузнец добрый, дело свое знает: и косу поправит, и замок смастерит, а кому и лошадь подкует.

– А сам-то пошто молчишь? – опять сержант задал вопрос кузнецу.

– А я… и не молчу вовсе, – неохотно пробубнил Никита, поглядывая исподлобья через белые кудри.

– Жарый, говоришь? – повторил Щепотев. – Фамилия-то… – под стать кузнецу. Из крепостных что ль?

– Хм… Мы люди свободные, – гордо заявил здоровяк, – обыватели сельские. А сами-то кто будете?

– Сержант Щепотев, лейб-гвардии Преображенский полк, – запросто представился сержант. – А сии господа – мои верные соратники… А ведомо ль тебе, обыватель сельский, что бить государевых людей есть государственное преступление, кое подлежит наказанию?

– На то была причина, – коротко ответил Никита.

– Какая такая причина? – усмехнулся сержант.

– Невежества не терплю. – Никита косо поглядел на гвардейцев. – Да и зачинщиком был не я…

Сержант с легкой усмешкой обвел взглядом своих бравых солдат. Вид стоявших перед ним преображенцев был такой, словно они только что вернулись с поля боя, – потрепанные, лохматые, побитые.

– Знать, потревожили тебя? – сержант продолжал допрос кузнецу. – А ты тотчас в драку?

– Пущай глядят… кого тревожат.

– Ух ты каков… Уж больно грозен, как я погляжу… Годков тебе сколь?

– Пошто тебе мой возраст, господин служивый? – Никита бросил подозрительный взгляд на сержанта.

– Да ладно, не кобенься, – поддел его сержант.

– Давеча… двадцать было.

Щепотев поднял перевернутую скамью, приставил ее к столу и сам присел. Кивком головы поманил Никиту. Скамью напротив тут же подняли гвардейцы, и все не спеша расселись.

– Хозяин, медовухой-то угостишь? Да поесть чего, – пробасил Щепотев.

– Сию минуту, господа служивые. (И – сыну:) Макар! – спохватился Потапыч.

– Значится, сие так, Никита-кузнец, – с серьезным выражением лица начал сержант. – Хочу тебе совет верный дать: кузнечить – дело-то оно, вестимо, доброе, токмо вот думается мне, на государевой службе пользы от тебя будет поболее… В рекруты пойдешь?

– В рекруты?.. – округлив глаза, удивился неожиданному предложению Жарый. – Хм… Эт за какие такие пороки?

– Пороки?.. Ну, во-первых, ты руку поднял на государевых людей. Это ли ни порок?.. А во-вторых, скажи-ка мне, мил человек, про Питербурх город ты слыхивал? Сие новый город, что на реке Неве.