– Рыло твое неумытое, кому поперек становишься? – небрежно и колко бросил Привольский. – На каторге гнить хошь? Но прежде батогами бит будешь, а опосля – велю ноздри тебе вырвать. Нет, обоим.

Никита, нахмурившись, сделал шаг в сторону саней и протянул было свою пятерню в сторону Матвея.

– Ну… давай! – барич лишь приподнялся и подался вперед. – Давай же, тронь меня… и быть тебе на руднике. Мы с батюшкой тебе сие враз устроим.

– Постой!.. – закричала Ульяна. – Не надо!

Протянутая рука Никиты остановилась. Он посмотрел на девушку, затем опять на Матвея. После чего опустил руку и отступил назад.

– Кузнец… ты жалкий пес, – почувствовав свое превосходство и неприкосновенность, дерзко произнес барич. – Ты меня не тронешь. Нет. Вижу, страх почуял… И более на моем пути не стой. Сгною… А теперича убирайте свои розвальни и пошли прочь, – бросил он небрежно. – А с тобою, Ульяна… позже договорим.

– Не об чем нам говорить, – уверенно заявила девушка, выглядывая из-за спины кузнеца.

– Дурная ты баба, Ульяна… ни за того ты встала, – произнес Матвей, высоко подняв подбородок. И, совсем расхрабрившись, продолжил: – Глянь на него – людишка-то без роду, без племени… Для тебя он… рылом не вышел.

Осмелевшие дружки поддержали барича ехидным смехом. Руки кузнеца сжались в кулаки, дыхание участилось, глаза налились кровью.

– Ты слышал, пес?.. Освободи дорогу! – небрежно бросил Кондрат и вдогонку сказанному хлыстом ударил Жарого.

Но Никита ловко перехватил хлыст и без труда вырвал его из рук Кондрата. Барич с дружками насторожились и лишь открыли рты.

– Прав ты, барич, негоже мне руки марать об сынка барского. – После сказанного Никита отбросил хлыст в сторону, подошел к саням, пригнулся, ухватил обеими руками оглоблю и, напрягшись, попытался приподнять правую сторону барских саней.

Вес не поддавался. Матвей с дружками, сменив страх на веселье, все еще находясь в санях, стали забавляться над затеей Никиты.

– Не надорвись, кузнец!

– А ты зубками, зубками! – шутили они.

– Лешка, а ты чего зенки пялишь, подсоби Никитке, а то у него, чай, кишка тонка, – издевался Матвей. – Как бы не надорвался.

– Ха-ха-ха! – заливались смехом дружки.

– Говоришь, кишка тонка? – сцепив зубы, вполголоса произнес Никита. – А вот мы нынче и поглядим, у кого она тонка. – Никиту раздражали насмешки. Он опять пригнулся, напрягся и с ревом раненого медведя рванул сани вверх. Полозья оторвались от снега. Лошади, почуяв неладное, дико заржали. У Матвея и его дружков округлились глаза. Смех исчез. Они застыли.

– Не смей!.. Стой!.. Стой!.. – кричали они, выпучив глаза. – Ты что ж творишь-то, ирод? Не смей!

Ульяна смотрела на происходящее, прикрыв ладонью рот. Достаточно высоко приподняв правую сторону саней, Никита перехватился с оглобли на полозья. Среди дружков началась паника, с воплями и криками они стали хвататься друг за друга, затем почти все разом свалились с саней в снег. Лошади попытались сорваться с места. Кузнеца было уже не остановить. Завалив сани на бок, он толкал их дальше, пока не накрыл ими всю барскую свору.

– Во как! – выдохнув, произнес Лешка, почесывая затылок.

Никита выпрямился, расправил плечи, отдышался, отряхнулся от снега, взял за руку Ульяну и со словами «Пошли отсель» беззаботно направился к своим розвальням. Лешка, с любопытством оглядываясь, разинув рот, двинулся за Жарым.

– Ирод!.. Супостат!.. Пес смердящий! – доносились возмущенные выкрики из-под саней.

Первым высвободился Матвей. Вся морда его, как и весь он сам, были в снегу, вид был измученным. Нахлобучив криво шапку, он бросил злобный взгляд в сторону удаляющихся розвальней.