Пока сердитый инженер-математик потел и толкался в метро, традиционная петербургская хмарь эволюционировала в мелкий дождь, что сопровождался настойчивыми порывами холодного ветра. Подобные условия никого не приведут в восторг, вот и Марк, оказавшись на поверхности, был раздосадован очередной напастью.

Он двигался по линиям Васильевского острова быстрым шагом, иногда переходя на бег. Но это его не спасло – «лепидоптеролог» сильно промок и озяб. Настроение, и без того мрачное, испортилось окончательно. В середине груди, где обычно концентрировались раздражение и злоба, образовался плотный, колючий, затрудняющий дыхание комок.

В одном из старинных домов неподалёку от Смоленского кладбища, ещё более древнего, чем некоторые окрестные постройки, – проживала его бабушка семидесяти шести лет от роду. Её винтажная квартирка обладала странным, воистину мистическим свойством: на первый взгляд казалось, будто она выпала из общего временного потока и два десятка лет существовала вне деструктивного воздействия оного. Этакий осколок прошлого в мире настоящего; крошечный фрагмент истории, заблудившийся в темпоральном хаосе. Чувство ирреальности возникало у Марка всякий раз, когда он переступал высокий, покрытый ржавыми пятнами порог, но гнусная фантасмагория уже не пугала и даже не удивляла – просто имела место. Что-то вроде давнишней болячки, на которую не обращаешь внимания.

– Добрый вечер, молодой человек, – тихо поприветствовала внука Наталья Николаевна. Невысокая, пожилая, она изрядно похудела за годы патологического затворничества и нерегулярного питания. – Как добрался?

Её неизменная интеллигентная манера речи с щепоткой безобидной иронии не доставила гостю удовольствия. Коснувшись шнурка на кроссовке, он бросил на бабушку сердитый взгляд из-под насупленных бровей и мстительно съязвил:

– Здрасьте, немолодая дама. Вплавь.

Однако женщина словно не заметила ехидства и невозмутимо, как по алгоритму, выдала следующее высказывание, сотканное поломанным мозгом из лоскутов сумбурных мыслей.

– А я уже и не ждала. Смотрю в окно. Дождь какой мерзкий, собака! Вот и думаю: значит, уже не придёшь. И не жду совсем.

Марк никак не прокомментировал её слова. Да и что тут скажешь?

– Как Вика? – после короткой паузы поинтересовалась бабушка. – У неё какой месяц-то? Седьмой?

– Нормально Вика, – пробурчал внук, продолжая, словно пса на привязи, удерживать рвущееся наружу раздражение. – Последний у неё месяц. Девятый. Постоянно спрашиваешь!

Обувь он небрежно бросил у двери.

– Какой?! – женщина округлила глаза. – Так это ж… Ух! Скоро!

Бессчётное количество раз Марк в три шага преодолевал узкую полутёмную прихожую и останавливался у входа в гостиную. Бессчётное количество раз натыкался взором на рамку с пожелтевшей фотографией отца в военной форме. Бессчётное количество раз сосредотачивался на траурной ленте в правом нижнем углу. Ленте, поблёкшей от времени.

Эта ровная посеревшая полоска – единственная деталь, которая помогала ему взломать защиту собственного разума и разрушить неизбывный мираж. Якорёк реальности в мире фантомов и химер.

Иллюзия таяла постепенно, подобно снегу на видео при ускоренном воспроизведении. Краски тускнели. Исходящие от люстры лучи света смещались в холодный спектр. От неровных стен отклеивались уголки архаичных обоев. Лохматился и ветшал горчичный диван. Далёкие дни, когда они с отцом приезжали в гости к бабушке, а окружающий мир был ещё открытым и благосклонным, жадно поглощала безликая вечность. Следом за ними отправлялись в чёрную бездну юношеские годы, символом и неотъемлемой частью коих служило портретное фото на полке.