– Мне нравится пугаться, – выдыхаю вместе со стонами. – Поклянись мне, что будешь только со мной. Ненавижу всех их.

– Клянусь, – чуть защипывает пальцами мои соски, потирает их нежно. – А ты поклянись, что ничему никогда не поверишь, если тебе скажут про меня. Что придешь ко мне.

– Я уже не знаю, чему верить, – я продолжаю водить пальцами по его телу, словно боясь, что вдруг снова останусь одна, без него. – Я хочу, чтобы не было твоей дурацкой бороды, всех этих гадких слов, и чтобы мы были прежние. Помоги мне. Спаси. Уйми мою боль. Верни все как было.

– Хочешь посмотреть, почему я теперь ношу бороду? – спрашивает, все целуя мои губы.

– Хочу, – киваю я. – Прошу тебя, пожалуйста, верни мне себя прежнего. Ты же клялся быть моим.

Он чуть отстраняется, приподнимает голову, оглаживает бороду по подбородку вверх, и волоски сразу распадаются на две половины, разделенные уродливым шрамом через все горло.

– Откуда это? – спрашиваю, впадая в истерику. – Ты не мог… Почему мне никто не рассказал?

– Они тебя увезли, зачем же они будут тебе это говорить? – усмехается он, притягивает меня ближе к себе. – Не отстраняйся только. Иди ко мне.

Я зажмуриваюсь, прижимаюсь к нему, стараюсь не сорваться. Все всё знали. И Рус знал. И тоже ничего не сказал.

– Когда это было? – во рту так сухо, что кончик языка цепляется за нёбо.

– Когда появился вихрастый паренек, – просто отвечает. – Не думай о плохом, лучше поцелуй меня. Так тебя люблю. Никого, кроме тебя, нет.

– Он был просто друг, – проговариваю беспомощно, все еще не в силах осознать, что его почти не стало. И не рядом со мной, а вообще. – Гордей, клянись, что не сделаешь так больше.

– Клянусь своей жизнью, – он целует меня, вталкивает свой язык мне в рот, раздвигает зубы. Скользит по моей спине широкими ладонями.

– Нет, – шепчу, когда он позволяет мне пару глотков кислорода. – Клянись моей жизнью, что ничего с собой не сделаешь, что бы ни было дальше.

– Хорошо, – сразу же углубляет поцелуй, прижимая меня все крепче. – Хочу тебя.

– Ты же будешь смотреть на меня? – я снова пробегаюсь пальцами по его твердому члену, и Гордей сотрясается всем телом.

– Я всегда хочу смотреть на тебя, – он шумно дышит, вздрагивает.

— Я тебя люблю, – хватаю его руку, целую кончики пальцев, прикусываю их. – И хочу…

– Прости, что сделал больно, – он перехватывает свой член у основания, проводит головкой по клитору.

– Сделай мне хорошо, – простанываю я. – Сделай так, чтобы я забыла все плохое.

– Позволь стать… первым, – запоздало спрашивает разрешения Гордей.

– Я так хотела тебя все эти годы, – признаюсь, сгорая от желания перешагнуть ту грань, за которой нет ни его, ни меня. Есть только мы. — Постоянно представляла этот момент.

Он целует мою шею, прикусывает мочку.

– Все эти пять лет было не так. Не так, как должно было быть, – приставляет головку к моей щелочке. – Давай уедем. Давай просто вместе сбежим от этого всего.

– Уедем, – шепчу севшим голосом, шире раздвигая ноги. – Только сейчас стань моим. Как раньше.

– Больше, чем раньше, – выдыхает он, крепко удерживая меня за бедра и насаживая на свой член.

– Больше, – выкрикиваю, вздрогнув от боли, от которой все дрожит внутри, и которая такая желанная и особенная сейчас.

Я откидываюсь чуть назад, чтобы принять его максимально глубоко, упираюсь ладонями в ковер, которым застлан пол, прокусываю собственную губу до крови. Захлебываюсь металлическим привкусом и собственными стонами, теряю связь с реальностью от невероятных ощущений.

Гордей двигается плавно, не прекращая покрывать поцелуями мою кожу: все, до чего дотягивается. Его сдавленные полустоны-полухрипы бьются в черепную коробку, опадают пеплом в самый центр груди.