Хотя моя ферма была вне опасности, я чувствовал себя в осаде. И, конечно, не мог оставаться равнодушным наблюдателем.

У скотоводов существовал договор: если у кого-то обнаруживали ящур, никто не мог отказаться от роли оценщика при забое. Так я и попал в эту мясорубку.

По вызову из полиции Фукагавы я отправился в Сэндаги, чтобы оценить скот у одного знакомого. Я никогда раньше не видел ящурных коров – мне было не по себе, но выбора не было. К тому же, моя роль оценщика могла немного смягчить удар для хозяина. Я собрался с духом и поехал.

К вечеру я подошел к воротам фермы. Полицейский проверял всех входящих и выходящих. У ворот толпилось сорок подвод с возчиками. Меня пропустили внутрь, где три инспектора пили чай с хозяином. Тот сразу меня заметил. Мои соболезнования пролетели мимо его ушей.

– Ну вот, дождались… Ха-ха-ха! – Он рассмеялся, будто речь шла о пустяке, но руки его дрожали.

Жену и детей не было видно. Человек пятнадцать полицейских, мясники, дезинфекторы – около сорока человек – спокойно готовились к забою. На выгуле рассыпали известь – казалось, выпал снег.

Хозяин провел меня по коровникам. Конечно, под присмотром полицейского. Больная корова – черная пеструшка – выглядела слегка угнетенно, но без подсказки я бы никогда не догадался, что это страшный ящур. Остальные тридцать голов были здоровы, спокойно ели корм.

– Знаете, когда думаешь, что через час их всех не станет… Слезы сами текут,, – хрипло проговорил хозяин.

Особенно жалко было белую корову, которая только утром отелилась. Она старательно вылизывала своего пестрого теленка – морду, спину… Быки мычали, телята блеяли. Все они жадно хватали корм из корыт, будто чувствовали, что это их последняя еда.

– Пусть доедят… Корыта все равно сожгут, – хрипло сказал хозяин работнику.

Мне нечем было его утешить. Я лишь бодрил его, насколько мог.

Когда пришел ветеринар из управления и собрались все три оценщика, начали работу. К семи вечера оценка закончилась. Полицейские зажгли фонари. Дезинфекторы выносили из коровников остатки корма, ведра, весь инвентарь и складывали в три кучи для сожжения. Поливали керосином, разжигали – пламя осветило место будущей бойни.

– Погонщикам нужно дать выпить, иначе не справятся, – сказал кто-то.

Хозяин, скрепя сердце, согласился. Только так удалось уговорить работников. Полиция торопила: «Темнеет, начинайте!».

Мясники были наемные. Для забоя не требовалось особых приготовлений. Погонщик подводил корову, а мясник с небольшим топориком-молотом наносил удар.

Первой вывели рыжую тёлку. Мясник в жилете поверх рубахи ловко ударил – глухой стук, и корова беззвучно рухнула, лишь слегка тряхнув головой. Дезинфекторы тут же замазали рану, закрыли нос, анальное отверстие – все, откуда могла вытечь жидкость.

Погонщики по очереди выводили коров. За полчаса уложили штук пятнадцать. Животные, не видя тел сородичей, покорно шли на смерть. Корова с теленком обернулась, замычала. Мясник, не церемонясь, прикончил ее первой. Мычание оборвалось на полуслове.

Труднее всего пришлось с большим быком. Двое работников еле вытащили его. Бык, почуяв неладное, начал брыкаться. Мясник ловко подстроился и ударил. Исполин рухнул, как подкошенный.

Полицейские и рабочие, видимо, привыкшие к таким сценам, даже не смотрели. Болтали о своем.

Мне было невыносимо смотреть на эту бойню, но уйти, не попрощавшись с хозяином, казалось бессердечным. Я остался до конца. Оценка заняла час сорок, забой – всего час двадцать. Мясник, получив плату, молча ушел. Полицейские засуетились: «Теперь наша работа!».

Туши предстояло продезинфицировать и отправить в крематорий. Коровники – тщательно обработать.