Могила в диких хризантемах. Проза Сатио Ито

Ты меня не понимаешь. Да, ты не понимаешь большую часть меня. Твое последнее письмо я прочел с глубокой благодарностью, проникшись искренней дружбой, что в нем чувствовалась. Хотя я ни на йоту не сомневаюсь в твоей искренней привязанности ко мне, факт остается фактом: ты меня не понимаешь. Но я говорю это не из недовольства тобой или твоим письмом. И уж тем более не потому, что считаю тебя человеком недалеким.

Я размышлял.

Разница в наших жизненных обстоятельствах настолько велика, что, видимо, нам никогда не понять друг друга до конца. Человеку в твоем положении вряд ли под силу ни разглядеть, ни даже вообразить, что творится в душе такого, как я. Какой бы проницательный ум ни был у тебя, пока наши судьбы так различны, полное взаимопонимание между нами невозможно.

Конечно, и мне не дано постичь твои мысли. В одном из писем ты писал: «Здесь нечего понимать или не понимать – мое сердце открыто, в нем нет тайн». Но мое «непонимание» – не об этом. Оставим второстепенное, но вот что главное: ты спокойно живешь годами в разлуке с женой и детьми. Наверное, ты ответишь: «Какое там спокойствие! Ты не знаешь, как тоскует сердце вдали от родины». Но с моей точки зрения, если нет крайней необходимости, а ты все равно проводишь два-три года за границей, наслаждаясь жизнью, то твоя тоска по родине – не более чем забава, дополнительный источник удовольствий. Пусть даже это и не требует от тебя никаких усилий, но ты, не жалея тысяч, тратишь их без счета, в то время как для таких, как я, даже десять дней разлуки с семьей – мучительное одиночество. А ты ведешь себя так, будто тебе и горя мало. Вот этого я никак не могу постичь.

Но разве ты от природы бесчувственен? Нет, я знаю, что это не так. Я помню, как ты, потеряв старшего сына, был на грани безумия от горя. И все же, оказавшись за границей, ты удивительно легко предаешься удовольствиям. Значит ли это, что в тебе горит какая-то страстная ambition? Вряд ли. Судя по твоим письмам, где ты то собираешься удалиться в горы, то мечтаешь заняться сельским хозяйством в Корее, вряд ли у тебя есть какая-то всепоглощающая страсть, ради которой ты забываешь о семье.

Ты, конечно, возразишь: «Разве мужчине подобает так привязываться к жене и детям?» Вот именно в этом я тебя и не понимаю. И именно здесь – огромная разница в наших судьбах.

Если говорить откровенно, для меня сейчас семья – это большая часть жизни. Честолюбие, слава, все прочие желания подчинены одному: «Главное – выжить». Если бы у меня отняли жену и детей, пусть даже на время, я стал бы совершенно бесполезен. Ты, наверное, скажешь, что это слишком обыденно, но что поделать – такова правда. Молодой, как ты, может и не придавать значения жене, но для меня, почти пятидесятилетнего, привязанность к супруге – дело естественное. Однако, видимо, именно здесь мы и не можем понять друг друга.

Возможно, поговорка «У бедняков детей не счесть» объясняется тем же, чем и мое нынешнее состояние. Но не подумай, что двадцать лет брака – это все еще романтическая любовь. Не стоит поверхностно объяснять это модными теориями о «естественных потребностях» или «удовлетворении инстинктов».

Когда уходят родители, те, кто родил и вырастил нас, кто годами трудился ради нас, – тогда в сердце поселяется глубокая, неведомая прежде тоска. Мы с женой, как в маленькой лодке, где я – на веслах, а она у руля, везем через бурное море жизни семерых-восьмерых детей. Теперь, надеюсь, ты понимаешь, что значит «семья – большая часть жизни». Но все, что происходит с нами из-за таких обстоятельств, человеку, плывущему на надежном корабле, куда ветер дует, никогда не понять.

Если сказать, что «сытый голодного не разумеет», это может прозвучать резко, но я не вкладываю в эти слова злого умысла. Просто кажется, что те, кто в жизни удовлетворен сверх меры, редко способны искренне сопереживать другим. То же и в отношениях между мужем и женой, родителями и детьми – здесь тоже есть незаметные, но непреодолимые различия. Особенно между супругами. Та глубокая, почти бессознательная привязанность, которая живет в их сердцах, вряд ли часто встречается среди тех, чья жизнь постоянно висит на волоске.

Конечно, можно отмахнуться: «Разные обстоятельства – разные чувства». Но мне хочется копнуть глубже. Да, мы никогда не поймем друг друга полностью, но я хочу, чтобы наша дружба крепла, несмотря ни на что.

В одном из писем ты спросил: «Ты, кажется, увлекся написанием рассказов? Уже охладел к стихам?» Вот типичный пример наших различий.

Ты сочиняешь стихи и прозу, как сам признаешься, не потому, что должен, а просто для удовольствия. И это естественно для человека в твоем положении. Я не говорю, что каждый, кто занимается литературой, обязан отдавать ей всего себя без остатка. Если для тебя это просто развлечение – что ж, я не осуждаю. Но ошибочно думать, что все такие же, как ты.

Мои мотивы иные. Я пишу не ради забавы. Для меня стихи и рассказы – вопрос выживания. Если я не могу быть ни политиком, ни предпринимателем, ни ученым, то что мне остается, кроме литературы, к которой у меня есть хоть какая-то склонность? Да, в этом есть и удовольствие, и утешение, но разве можно сравнить их с твоим «удовольствием сверх удовольствия»? Не знаю, как это выглядит со стороны, но у меня сейчас нет душевного простора для праздных увлечений.

Можно перечислять бесконечно. Разница в наших судьбах поистине огромна. Мы во всем мыслим по-разному. И все же я обращаюсь к тебе, потому что, кроме тебя, мне некому излить душу.

В прошлом году все только и говорили, что о кризисе. Дошло ли это до твоих ушей? А если и дошло, то, наверное, как далекий шум волн сквозь шелест сосен. До сих пор нашим коллегам в столице удавалось избегать ударов экономических бурь, но в прошлом, этом злосчастном году, никто не остался в стороне.

Если товар не продается, он залеживается. А если у всех избыток, цены падают. Особенно тяжело тем, чей товар нельзя хранить – например, молоко. Лучше уж вылить, чем продавать за бесценок. Но все стремятся сбыть хоть что-то, и цены на молоко падают еще ниже. С одной стороны – нераспроданные запасы, с другой – падающие доходы. А расходы, поскольку мы работаем с животными, не сокращаются. Каждый месяц доходов не хватает, чтобы покрыть расходы. Чем восполнить недостачу? Если бы были сбережения… Но мы и в обычное время балансируем на грани, так что приходится «есть» капитал. Это то, что в просторечии называют «проеданием» – слово, тебе, наверное, незнакомое.

Как ты знаешь, у меня большая семья по сравнению с масштабами дела. Людей больше, чем коров. Да и из людей большинство – иждивенцы. Как будто груз превышает вместимость лодки. В обычное время нет возможности создать запас на черный день, а когда начинается шторм, будущее кажется настолько туманным, что страшно подумать.

Если бы мы с женой были молоды и бездетны, даже разорение не казалось бы такой катастрофой – можно было бы начать заново. Но когда на двоих взрослых – восемь детей, страх становится во сто крат сильнее. Думаю, ты можешь себе это представить.