Подобное расхождение между нормативными представлениями и реальными практиками Джудит Батлер, рассуждая о механизмах гендерного регулирования, комментирует следующим образом: «Норма отвечает за социальное восприятие и усвоение действия, но она вовсе не совпадает с действием, которое регулируется ею. Норма предстает индифферентной к действиям, которыми она управляет, – имеется в виду то, что статус и эффекты нормы не зависят от действий, контролируемых ею. Норма определяет познаваемость, позволяет определенным видам практик и действий становиться социально различимыми, делая социальное удобочитаемым и намечая параметры того, что приемлемо или неприемлемо в общественной сфере» (Батлер 2011). Таким образом, мужская мода становится своего рода слепым пятном викторианского дискурса о маскулинности, и мужчины, активно вовлеченные в «женские» практики, могут при этом искренне поддерживать идею «раздельных сфер».

Чарлзу Дарвину разделение мужской и женской областей деятельности виделось безусловно разумным и справедливым. Наука в его картине мира была исключительно мужским делом, к которому женщины не могли иметь ни способности, ни интереса. Дарвин даже отговорил свою будущую жену читать «Основные начала геологии» Чарлза Лайеля, за которые она было принялась, желая лучше понять своего ученого жениха и его занятия9 (Richards 2017: 48). Женскую сферу образовывало ведение домашнего хозяйства, уход за больными (Дарвин страдал от загадочного заболевания, которое часто и на продолжительное время лишало его работоспособности и делало полностью зависимым от заботы жены), а также «легкомысленная» декоративность, ассоциируемая с модным потреблением. При этом сам Дарвин в своих опубликованных работах и личных документах демонстрировал неизменную наблюдательность в отношении костюма, в особенности женского, который нередко становится у него предметом эстетической оценки. В заметках, сделанных во время кругосветного путешествия на корабле «Бигль», Дарвин подробно описывает одежду других народов и особенно их женщин, которых сравнивает с англичанками не всегда в пользу последних. В позднейших работах ученого нередки упоминания современной женской моды, которая предоставляет материал для аналогий в описании процессов, происходящих в животном мире, – в первую очередь, брачного поведения различных видов.

Эта тема занимает центральное место в вышедшей в 1871 году книге «Происхождение человека и половой отбор», подготовка которой заняла у Дарвина несколько десятилетий. Все это время ученый собирал данные, чтобы как следует обосновать свои – сенсационные для того времени – взгляды на происхождение человека, лишь намеком обозначенные в заключении к «Происхождению видов», опубликованному за дюжину лет до того. К материалам, которые в итоге оказались непосредственным или косвенным образом использованы в «Происхождении человека», относились не только сугубо «научные» данные натуралистических наблюдений и экспериментов, но и впечатления Дарвина от общественно-политических дискуссий и массовой культуры его времени. Эвеллин Ричардс, проследившая в объемной монографии зарождение у Дарвина представлений о половом отборе и дальнейшую жизнь этой идеи в культуре рубежа веков, убеждена: «Дарвин пришел к идее полового отбора не на основании изучения половых различий и брачного поведения птиц и других животных, как сам он утверждал в этой переписке (с Артуром Уоллесом. – К. Г.), а наоборот: на основании своей, очень викторианской по духу, интерпретации человеческих практик выбора жены, ухаживания и брака, которую он затем распространил на животных» (Richards 2017: xxi). Радикальные взгляды Дарвина на соотношение человеческого и животного были, примечательным образом, укоренены в весьма консервативных, строго иерархизированных представлениях о гендере, классе и расе и выражались на языке этих последних.