Глаза путников устремлены на Юг. Усталые, отчаявшиеся глаза всматриваются в горизонт в поисках заветной цели: такой далекой и желанной, спасительной ригоронской стены.

Вивиэн склочно высунула голову из-под полога телеги и уставилась на своего верного стража, сопровождающего телегу верхом. Нынче она готова сорвать злость даже на близких, она устала, разбита, опустошена от страха и бесконечности пути. Она старшая, ей отвечать за всех королевских детей, а те в той же опасности, что и прочий люд. В любой момент нападение кочевников повторится, лихая стрела может пронзить даже головную телегу, а там под мешаниной шуб и одеял скрутились в тугой клубок воющие сестры.

– Бальзаар, ущипни меня! Скажи, что это не сон, и я действительно еду в Ригорон. Не просто еду, а не могу дождаться дня, когда его проклятая стена покажется на горизонте. Насчет Стены ты уверен?

– Я видел ригоронскую стену издали, – уверенно заявил страж. – Нет сомнений, они ее возвели и поддерживают, защищаясь от кочевников. Земли отчуждения расположены на день-два пути. Мы должно быть близко.

Земли отчуждения принадлежат Ригорону. Империя построила Стену чуть глубже на своих территориях, как бы отторгла от себя часть земли, не строилась на ней, не размещала солдат. Эдакое выжженное поле, хорошо просматриваемое со Стены. Кочевникам сюда вход запрещён, нарушения карались смертью, но для того нужно попасться разъезжающим патрульным отрядам. Брать в Землях отчуждения нечего, пустая степь; пасти стадо опасно, ригоронцы убьют хозяев, скотину заберут, и разбираться не станут. Известное правило в Степи: вход в Земли отчуждения запрещен.

– «Мы должно быть близко!» – зло огрызалась девушка. – Я слышала это столько раз! Поток беженцев растянулся на день пути. Сколько у тебя осталось людей?

– Я набираю ополченцев.

– Сколько?

– Около полсотни агаронских гвардейцев. Около трехсот ополченцев, – хмуро ответил Бальзаар.

– Около! Ты забыл их пересчитать после последнего нападения! Кочевники преследуют нас, и, если до сих пор нападают, значит, Земли отчуждения ещё не близко.

Вивиэн не откажешь в здравомыслии, она очень сообразительная девушка. Иное дело младшие принцессы, те верят любому слову, пугаются каждой тени и не готовы мириться с неприглядной действительностью. Вивиэн превосходит и умом, и возрастом, взялась опекать младших, да только сама не справляется со слезами.

Бальзаар едва заметно улыбнулся и оценил ее образ. Давно ушли в прошлое красивые платья и украшения, заброшены в сторону ленты и шпильки, на ногах не сыщешь прелестных туфелек. Ещё там, в Шанане с самого начала войны даже в королевском дворце стало не к месту надевать шелковые платья и нитки жемчуга. На ней теплое шерстяное платье, потрепанная шуба и массивные меховые сапоги. На груди пуховый платок, она кутается в вязанную шапку и перчатки без пальцев. Так удобней оказывать помощь и листать страницы книг, где она ищет способы лечения ран.

Прекрасные волосы поникшими грязными веревками разметало по спине. Кожа обветрилась и посохла, на лбу образовались морщины, ногти на руках обглоданы, она едва находит время, чтобы протереть лицо снегом. Не до того покуда. Только здесь, в степи, под стрелами кочевников, начинаешь понимать, что нет ничего важнее жизни, безопасности близких, кружки теплой воды, согретой подмышкой краюхи застарелого хлеба. Воду нужно ещё согреть, а топлива с собой нет.

В гигантском потоке беженцев смешались бедные и богатые, успешные и бродяги, здоровые и больные. Телеги уступали только детям, стариков тащили за собой в санях, там же скарб и пропитание себе и скотине, да ценности, что успели прихватить из дома. За ценность нынче добротная шуба, прочная тёплая обувь, да одеяла, которыми накрывали детей. Сани сооружали из подручных материалов, по снегу идут плохо, проваливаются.