– Барин, – прогудел неожиданно голос Луки, – воля ваша, не могу больше: башка, что твой пузырь, не ровен час лопнет!

Я отпустил Луку, и тот пошатываясь вышел прочь. Я же продолжал: пинцетом ухватил несколько белых кристаллов и опустил их в пробирку с водой. Затем повторил то же, что проделал с содержимым желудка. Я даже не удивился, когда раствор окрасился в синий цвет – явное свидетельство, что вместе с сахаром лежали кристаллы цианида.

Пульсирующая боль в голове переместилась от затылка к темени. Меня замутило. Я схватил находившуюся под рукой стеклянную ванночку и накрыл ею коробку с сахаром. Стиснув голову я поплёлся к выходу толкнул дверь и выбрался на свежий воздух. Несомненно, мертвецкая была насыщена парами синильной кислоты. Они образовались при окислении кристаллов цианистого калия на воздухе. Такая же история приключилась в комнате с убитой. От этого, а вовсе не от наливки, разболелась голова у Митькова, а у старика-санитара от долгого пребывания в замкнутом пространстве с отравленным воздухом голова уподобилась «пузырю», грозившемуся взорваться. Кстати, оттого и мёртвые мухи на блюдце и чашке покойной.

Изрядно проветрив морг, оставив двери и окна открытыми, я приступил непосредственно к осмотру погибшей. Тщательное исследование не принесло никаких результатов. Другими словами, никаких признаков насильственной смерти при осмотре внутренних органов я не обнаружил. Как же погибла госпожа Суторнина? Я упоминал, что, будь вместо сахара в вазочке один сплошной яд, это не было бы фатально, а привело бы к тяжёлому, но не смертельному отравлению. Тем более, на это ушёл бы не один час, и барышня, почувствовав головную боль и тошноту, попыталась бы выбраться из комнаты. Но её внешний вид, зафиксировавший последние мгновения жизни, говорил о молниености наступления смерти.

– Чем порадуете, доктор? – раздался за моей спиной голос Митькова.

Я попросил ротмистра подождать на улице, пока я сниму фартук и нарукавники. Выйдя, я обнаружил его сидящим на лавочке с теневой стороны. Он привалился спиной к гладким каменным бокам стены морга. Вид у него был утомлённый. Я коротко рассказал о результатах своего исследования и осмотра тела. Митьков расстегнул ворот мундира и стал обмахиваться платком.

– Ну что ж, Евгений Сергеевич, пока мы никуда не про двинулись. Конечно, причины таинственного нашего с вами недомогания раскрыты, а вчерашней наливочке вышло полное оправдание!

Он кряхтя встал и прошёлся, разминая ноги.

– Однако, дорогой Евгений Сергеевич, расследование топчется на месте. Мы по-прежнему не знаем, от чего умерла Августа Михайловна.

Я расстроенно кивнул, достал портсигар и закурил. Ротмистр остановился перед мной, его взгляд словно буравил меня.

– Скажите, известна ли вам госпожа Веляшева Елизавета Афанасьевна?

Не скрою, вопрос застал меня врасплох, и я замер с приоткрытым ртом и поднесённой к губам тлеющей папиросой.

– Да-с, – выдавил я из себя, – знаком-с.

– Соблаговолите пояснить, господин доктор, – голос его неожиданно зазвучал строго, – где, когда и с какой целью вы свели знакомство с госпожой Веляшевой?

Я уже взял себя в руки и с ледяным спокойствием ответил:

– Да, Ваше Высокоблагородие, я знаком с Елизаветой Афанасьевной, но о месте и времени этого знакомства у меня нет никакого намерения вам докладывать. Это касается лишь госпожи Веляшевой и меня. И никого более! Если вы учиняете формальный допрос, то извольте соблюдать правила судопроизводства прежде, чем представлять меня к следствию.

Митьков постоял, покачиваясь с пятки на носок, потом заглянул за угол и, удостоверившись, что двор пуст, продолжил: