Там внизу, спустя дюжину пролётов, вдруг выступили из темноты густо заросшие шерстью гиганты. Ростом они грозились выше любой потолочной балки привычного дома и с нетерпением о чём-то затаённом скрежетали зубами, царапали тело горы трёхпалыми руками, когтями длинными, острыми. Это были те самые черти, что так часто пугали Тоео в чудесных историях мамы на ночь, в рассказах о лютой жажде до плоти в особенно сильные, грозовые дни.
Тоео не стал отвечать управителю и двинулся вверх по лестнице.
– Граница между мирами, бонза Тоео, не такая уж и неодолимая. – Догонял по ступеням Фудо. – Насилие и несправедливость открывают мщения путь. Оттого вы умиряете ушедших ритуалами и воспоминаниями, опасаясь их посмертного проявления, выдумываете себе для успокоения отдельный долг, говорите о чести, ответственности. Но совсем не видите преображений в заречном мире, хотя и праведник может отрастить себе рога. Просто вам до поры того не видно… Зла в общем-то не существует. Всё зло внутри вас. Когда страдаете, печалитесь, тяготитесь обидой и разочарованиями, не извиняете, преобразуя души в стоки злобы и нелюбви.
– Вы так отрешённо обо всём говорите. Кто же вы такой, Фудо-сан? Как много ищу я ответов…
– Не каждый сон ведёт к пробуждению. Не стоит теперь обо мне. Важнее довериться часу открытий. Впрочем, поверка и губительной может стать для души нечистой. Бояться до́лжно негодному человеку, обманывающему, положим, других. А так, человек вошедший и выйдет человеком. Главное, не утратить веру в красоту пути, в гармонию личной сути.
– Много ли достойных преодолели путь?
– Немного. И никто не поможет и не защитит. Иначе как раскрыть силы потаённые. Но были временные посетители, не помню, правда, теперь когда…
Пролёты закончились, и управитель вывел Тоео на новый рёкана предел: похожий тёмный коридор, но короче и никаких по сторонам комнат, будто все они соединились в единые покои принимающей гостей госпожи. Жестом Фудо пригласил Тоео продолжать путь и, дойдя до единственного входа в покои, в сомнении остановился.
– Предложите последний совет, Фудо-сан. Чего особенно монаху опасаться?
– Кто знает, чем станет забавляться госпожа… Возможно случится трапеза, а может внимание. Положим, довольно предстать учтивым и не придётся отдавать всего себя. Помните о преображениях, следите за тем, что является в руках, не изменяйте слову. Госпожа не терпит неправды, и бесполезно её крутить. И ещё, но это вы знаете, бонза Тоео, праведников в конце не будет, един несовместимых союз…
– Как я могу знать, что вы говорите правду, Фудо-сан?
– Я мог бы ответить, что мёртвые не плетут лжи. Ведь вы хотите увлечься в ответах чем-то ясным, простым, бонза Тоео? Уменьшить мир до ведо́мых размеров. Но мир не такой. Слишком много идей, творений, путей, событий. Впишите в книгу деяний и своё имя – станет не страшно. – Фудо раздвинул сёдзи в покои госпожи и, поклонившись, исчез.
Сладким сандаловым дымом окутало вмиг Тоео. Просторные комнаты госпожи, разделённые тут и там ширмами, туманились в истечениях благовоний, таились в полутенях и отсветах тихих фонарей. Шитоны14, укутанные дорогой тканью, повсюду валялись на полу. А в нише красоты рассыпались в высокой вазе безутешные примулы, отчаянные своим первоцветом, печальные пурпурными переливами, погодостойкие долгожители, которым суждено утихнуть в короткие дни.
Краем глаза в отдалении у стены Тоео заметил неподвижную фигуру. Госпожа, одетая в кимоно цвета морской глубины, с длинными рукавами, с черным широким оби15, низко склонила голову и, соединив ладони, молилась.