Голод той ведьмы сыграл с жульём шутку,

Дал испугаться, но дал и минутку —

Пока выбирала, чем обедать хотела,

В жука обратился знаток грязи дела.

Он упорхнул и скрылся в рассвете,

Но угрожали ему злые сети.

Послала за ним ведьма леса зверьё,

Вечным оком кружит здесь вороньё.

Но то белку, то лиса найти невозможно.

Лапы – не руки, а морда – не рожа.

Все похожи и сразу отличны,

И не подскажет ведьме Путь Млечный.

Тогда призвала она злобного волка —

И вой его стал как знамение рока.

Зрением слеп, но сильно обоняние,

А образец – костей с грязью слияние.

Вышел на след и за сутки настиг уж,

От него убегали то птица, то ласка, то уж.

Самым вёртким, однако, казался мангуст —

Огибал он и зайца, и въедливый куст.

Да вот только волку гнуть не нужно

Спину, чтоб не вязнуть в луже.

На бегу прокусит равно просто

Ветку, птицу, зверя с любым ростом.

Треск всё ближе, как и крики зайцев.

Обезлюдил лагерь трёх мерзавцев,

Что пытались волка-то поймать.

А мангуст взбежал на поля гладь.

Всё покошено в два дня,

Мандрагор взросла стена.

Жаль, в среде ингредиентов

Смерть найдёт без дружеских советов.

Ноги ослабли. Только лишь прыжок

Сделать жулик может или лишь шажок.

Но возникла словно из тумана,

Озорна как чёртик, а теплом как мама.

Лук воздела быстро со стрелой.

Точно услышит мангуст смертный вой.

Только беда у сапог, где земля:

Грозится ужалить знахарку змея.

Тут и нужен последний прыжок.

Болью с укусом вор змея изжёг,

Лишь бы никто не вступил на второго.

И тут, как назло, шаг героя лихого.

До смерти злясь на любовника друга,

Жулик пронёсся по полюшку плугом.

Сердце как будто на части рвалось,

Распадётся на красную ягодок гроздь.

Но прежде чем сам меж Аидом с Морфеем

Встал жулик, он змея порвал – теперь реет

Кожа его на ветке плюща.

А мангуст наземь пал, как пустая праща.

Его подхватила подруги рука

И отнесла к сосне. Как пурга,

Природа сметала с ветвей все, все листья.

У корней её села лекарь с жуликом вместе.

Из-за шерсти цвета его же волос

Иль от глаз, промелькнувших на бегу, как и хвост,

Поняла точно лекарь, кто лежит на коленях

У неё, вспоминая с надеждой о дружеских звеньях.

Она подняла бедолагу на лапы —

Снова бегает с ней в походы и пабы.

Третий важный рядом с парой влюблённых

Птицей, зверем спасает в странствиях новых.

Забираясь енотом в сумку, как в норы,

Пока лекарь и воин взбираются в горы,

Вспоминает, зачем он спас наглеца:

Просто девы счастливого хочет лица.

Лекарство от надежды

Как вокруг много любви. А ведь некоторым одиночество уже начинает казаться проклятьем. Желание найти человека, который бы понимал

и с которым было бы интересно и полезно жить, медленно, но верно уступает место желанию просто быть с кем-нибудь хоть немного приятным и безопасным. Ведь ко всему человек привыкает. Или же нет? И отказ от ожидания и встречи своего человека может стать проклятьем, обрекающим на безнадёжное существование по меньшей мере двух живых существ.

Прокляни себя, милая, мной,

Если мнишь себя стойкой, как ведьма.

В чреве создай ты бабочек рой,

Из ромашек корон – огромные сети.

Помню, было тогда ненастье,

Вечер томный на перекрёстке.

Я искал в тенях леса счастье,

Но вдруг голос и врач на дороге.

Вы, голубчик, лечите подобное…

Коль не ошибаюсь, то подобным.

Знаете ль, отнюдь не благородное

То занятие в науке моей скромной.

Он был бледен, в белом и учтив.

Не заметил я, уже в автобус

Сели мы, и он разбил мой миф,

Что без леса я в тоске умоюсь.

Под орган из старенькой колонки

Мы доехали до дома номер…

Не вместился, как и лик постройки,

Ведь чего-то окон в ней не счесть.

Там и жила ты, подруга врача,

Фармацевта… да нет… консультанта,

В виде кошки сидела и, что-то мурча,