– Сам болтуном стал отменным, – признался Сценарист. – Собеседника не расшевелишь молчанием.

– Вот-вот, – добродушно улыбнулся Егор. – Мне хочется отдачи. Во взгляде, в интересном споре, в живой беседе. В оценке моих бредней другими.

– Вы упомянули об отце, – напомнил Сценарист.

– Да-да. Отец по профессии был археологом, но интересовался многим. Всем. Архивариус он знатный был, собиратель… всего самого необычного. Эрудит. Мог ответить на любой… практически, на любой вопрос. С советских времён, когда замалчивали подобную информацию, собирал свидетельства очевидцев о самых странных земных, небесных явлениях в нашем крае, об аномальных зонах, об НЛО. О многом подобном. Раскладывал по отдельным папкам вырезки из газет, журналов.

В детстве мне запомнился его рассказ о встрече во время войны американца на «Мустанге»20 с «летающей тарелкой», которую пилот принял за летательный аппарат фашистов. Отец перевёл статью с польского языка. Под впечатлением приукрашенного пересказа отца я срисовал, скопировал журнальную иллюстрацию, хвастал перед школьными друзьями, откровенно врал, что именно мой дед воевал, летал на американском истребителе и встретил инопланетную тарелку в небе. Часть этой фантазии была правдой.

Дед по матери во время войны был лётчиком -испытателем, погиб на «Мустанге» при странных обстоятельствах, схожих со встречей с неопознанным летательным объектом. Все наши с отцом жалкие попытки выяснить подробности гибели деда ничего не принесли. Из архива НИИ ВВС приходили отписки, уведомления, сообщали: «Запрашиваемые материалы представляют государственную тайну».

Вскоре поступил «сигнал» от неких «ответственных лиц» из Москвы о «слишком» любопытном археологе. Отца вызвали в комитет партии Сургута, «проработали» на «партактиве», настоятельно посоветовали не заниматься чепухой. Разъяснили: на дворе не 37-й год, но угодить в тюрьму за «шпионскую деятельность» можно запросто, уехать далеко и засесть надолго. В квартиру к нам в тот же вечер нагрянули люди в штатском с ордером на обыск, вытряхнули ящики даже с бельём, разворошили семейные архивы. Изъяли все документы, вырезки из газет, записи отца, связанные с аномальными и необычными явлениями в крае. В то время мне было лет пять-шесть, точно не помню. Прятался от страшных взрослых в ванной комнатке. Залёг одетым в ванну, завалил себя грязным бельём, трусливо притаился. Думал, пришли нас… пристрелить.

Меня впечатлили, надолго засели в детскую память рассказы отца о сталинских репрессиях, злобных чекистах, кто расстрелял нашего прадеда по отцовской линии. Заодно убили и прабабушку, «белогвардейскую подстилку». Она не отреклась, до конца цеплялась за мужа, «недобитка» и «белую сволочь».

Мальчишкой, в пятнадцать лет, прадед получил бронзовый Георгиевский крест за храбрость. В семнадцать воевал унтер-офицером в армии генерала Врангеля в Крыму, но бежать от «красного террора» не смог по болезни. Схватил туберкулёз. Вынужден был остаться в Керчи, когда уходили последние переполненные суда с беженцами. Прадед вернулся на малую родину в Сибирь, где его арестовали, отвезли в Новосибирск и расстреляли без суда и следствия в подвалах местного ЧК.

«Настигла кровавая рука возмездия пролетариата», – написали о моём прадедушке в местной газетёнке «Колхозник»21 за 1937 год. Деду по отцу тогда не исполнилось и пяти лет. Остался сиротой. Выживал с трудом. Отец родился после войны. Сохранил дедовские вырезки из «Колхозника» с гневными статьями о расстрелянных, посаженных, сосланных на каторгу «подлецах, предателях, изменниках Родины». Пока не изъяли при обыске все материалы нынешние потомки чекистов.