– Егорке скажи, пусть не переживает, – попросил вновь Тропинин. – Перепугала мальчугана наша партизанка. Дрожал весь. Поясни, дурнина – она дурная, но, похоже, в ней дух Царь-девицы живёт. Вот она Егорку и благословила. Теперь он в огне не сгорит, в воде не утонет. Эвихóн не ко всем выходит…

– Будет тебе, старый, байки травить. Прибереги для туристов.

– Приберегу, – обиделся Тропинин. – Но четыре пёрышка на стреле означают четырёх дочерей Эвихон…

Старший Плещеев снисходительно улыбнулся и отмахнулся, мол, ладно, хватит фантазировать.

– Пора, думаю, санитаров вызывать, несчастную изловить, завтра же в больницу свезти, – попечалился Тропинин. – Чудить уж больно часто и опасно стала! Две рыбацкие лодки сожгла, охотничий лабаз выше по течению сгорел…

Егорка выбрался из «УАЗа», нетерпеливо притопнул ногой и заорал:

– Ну, па-а-а!..

Мальчуган рос без матери. Ребёнку ещё и пяти не было, непутёвая его мамаша сбежала с залётным ухарем в Нижневартовск, где, говорят, по пьянке её под лед Оби затянуло. Следов не нашли. Уголовное дело открывать не стали. Залётный ухарь оказался родственником большого начальства из Тюмени.

– Ну, па-а-а! – капризно крикнул Егорка. – Погнали домой!

Буровая

– Погнали! – крикнул Егор, махнул рукой с верхушки буровой партнёрам по бригаде, кто копошился внизу крохотными чёрными муравьями. Вряд ли его могли услышать с высоты девятиэтажного дома. Кричал он так, от молодецкого задора, от переизбытка энергии.

После службы в армии работал Егор помбуром. Подавал и наращивал штанги для бурения. Подавал, наращивал многокилометровое жало, на конце которого вгрызалась в земную твердь алмазная шарошка42.

Подавал и наращивал. Изо дня в день. Из ночи в ночь. Ни на минуту не останавливаясь. Зимой – в мороз за сорок градусов. Летом – в жару за тридцать и выше. Осенью – в проливной дождь и мокрый снег. Бурить приходилось, пока стальное жало уткнётся и не напьётся первой свежей нефти с нового месторождения или восстановленного старого.

Двадцать лет прошло с той памятной встречи с лесной сумасшедшей дикаркой. Егор уж и забыть забыл об этом происшествии, прочно и беспросветно засел в помощниках бурового мастера. Институт нефти и газа оставил с третьего курса. Учился нынче заочно в университете Томска, на историческом факультете. Намеревался стать археологом, как в том и напутствовал отец. О продвижении по службе в нефтяной компании, разумеется, вопрос больше не стоял. Зарабатывал Егор деньги на жизнь. Тяжёлым трудом буровика.

Настроение сегодня было отменное, хотя и грустное. С необъяснимой печалью Егор каждый раз провожал рубиновое светило, когда лениво оно заваливалось за чёрную зубчатую щетину тайги. В этот раз заката дождаться не удалось. Медный пряник надкусили зубы тайги, и он застрял, остановился, завис. Время, казалось, замерло от невероятной красоты земной.

На верхотуре буровой вышки послышался звонкий окрик сменщика, балагура и непоседы Лёхи, вечного призывника.

Парню удавалось «косить» от армии уже четыре года подряд, якобы, по состоянию здоровья. На самом деле у Лёхи лет пять не поднималась с постели парализованная мать. Военкоматчиков это обстоятельство мало волновало. Единственному сыну и кормильцу приходилось скрываться от призыва, прятаться по буровым. Начальство нефтяников как раз понимало тяжкие житейские проблемы помбура и всячески способствовало его непрерывной занятости. Хотя неплохих заработков Лёхи едва хватало на сиделку при матери, массажистку раз в неделю, чтоб у больной не было пролежней, дорогущие лекарства и проплату коммунальных услуг по однокомнатной квартире панельной пятиэтажки.