Авраама ощутимо мотануло в сторону. Я ощутил, как он сбился с курса, и чуть было не впечатался в колонну, мимо которой в данный момент пролетал. Я усилием воли постарался сохранить нужный настрой и стал отвешивать ему тумаки, словно хотел своими ментальными кулаками, выбить из него всю его дурь. Одновременно с этим, я попытался отрастить из своего шарообразного сознания две плети, для того, чтобы находясь на безопасном расстоянии от него, усилить свои мысленные тумаки. Это сразу придало моим ударам мощи, и я уже вовсю метелил его, не давая опомниться, или же защититься. Иногда я все же ощущал под своими амебными конечностями что-то твердое или колкое, и понимал, что защищаться он все же пробует, но не снижал темп его ментального избиения. Я даже попробовал сделать из своих новых конечностей какое-то оружие, что-нибудь наподобие сабли или палаша, но внезапно понял, что не успеваю это сделать, потому что уже его победил.

Я больше не ощущал Авраама. Его сознание лопнуло и рассеялось в районе колонны, к которой я его прижал одним из отростков своего тела, пока вторым наносил размашистые затрещины. Подлетев к этой колонне, я на том месте, где он был, почувствовал одну из встреченных уже мной «воздушных ям» куда провалился на мгновение. Только в этот раз я сразу понял, что яма не пуста. Сейчас в ней плавали отголоски каких-то его мыслей, и воспоминаний, в виде медузообразной, ментальной субстанции, такого своеобразного, если можно так сказать, жиденького мозгового желе, только бесформенного и бестелесного. Я выпил этот бульон, впитал его в себя, поглотил своим сознанием, вычерпал из ямы всё, до самой последней, маленькой капельки.

Нельзя было назвать это чувством насыщения, или тем более тяжестью в желудке, да и откуда взяться желудку, если ощущаешь себя, скорее как плавающий в непонятной, газообразной среде мозг, который к тому же не имеет плоти, а состоит из одних нейронов и ментальных импульсов. Скорее я получил моральное удовлетворение от выигрыша в этой партии и еще, конечно же, опыт в моем первом ментальном поединке. Кроме этого, у меня пропал даже малейший намек на усталость, или если быть точнее, на начинающееся ментальное истощение. Я был бодр, свеж и морально заряжен на дальнейшие исследования своей новой среды обитания. Чужие воспоминания, которые я поглотил, еще требовалось изучить, рассортировать и классифицировать, чтобы, прежде всего, понять, что из них у Авраама случилось ныне, а что является воспоминаниями из его далекого прошлого.

Впервые, кроме исследовательских монотонных блужданий, у меня появились какие-то, пусть крохотные, но цели и задачи. Я получил свой первый боевой опыт, и теперь мне требовалось разобраться с добычей и настроить, а в идеале и развить, свои первые, обретенные здесь способы защиты и нападения. А это уже внушало определенный оптимизм, потому что нет ничего хуже полной неопределенности, ожидания того, чтобы случилось хотя бы что-нибудь, или еще того хуже – упаднических настроений, когда абсолютно, день за днем, у тебя в жизни ничего не происходит.

Несколько следующих дней прошли в поисках и исследованиях зданий, конструкций и промышленных построек. Как оказалось, тот корпус, где я встретил Авраама, было первым в череде похожих. Судя по всему, этот квартал был когда-то промышленной зоной. Я пытался отыскать в нем хоть что-нибудь, что дало бы мне ответ, насколько давно здесь уже так тихо и пустынно. Мои воспоминания не давали мне точки отсчета. Они могли показывать мне прошлое как десятилетней, так и тысячелетней истории. У меня не было понимания, какой сейчас год, но даже если бы мне кто-нибудь назвал точную цифру, я все равно не помнил, в каком столетии жил раньше.