Её грудь вздымалась медленно, дыхание вырывалось паром, растворяющимся в воздухе, и в нём – не слабость, а сила, ждущая своего часа.

Тёмная Луна смотрела на разрушенный Кристаллион, её алые глаза горели яростью, превосходящей бездну. Она видела предательство Селарис, видела свет, украденный её сестрой, и её тень стала гуще, подобно буре, рождающейся в её душе. Она протянула руку, и из её ладони упал осколок – не свет, а мрак, сияющий чёрным, словно ночь без звёзд. Этот осколок упал в бездну, открывшуюся под городом, и из неё родился Ноктравен, воплощение её силы и её гнева.

Он поднялся из тьмы, массивный и грозный, подобно скале, бросающей вызов небу, его фигура – словно тень, поглощающая свет. Его кожа была серая, с прожилками, текущими, как трещины в обсидиане, а волосы – чёрные, тяжёлые, падали на плечи, подобно потокам ночи, текущим из-под шлема. Его глаза – алые, словно угли, тлеющие в глубинах земли, – смотрели на мир с яростью, острой, как клинок. На нём были доспехи, выкованные из мрака, их пластины – чёрные, с грубыми линиями, напоминающими когти, – гудели, словно буря, ждущая своего часа. Плащ его – широкий, рваный, колыхался, словно крылья ворона, кружащего над добычей. В руке он держал меч – огромный, из чёрной молнии, его лезвие дрожало, словно живое существо, жаждущее крови.

Ноктравен стоял на краю бездны, его шаги гудели на льду, подобно рёву, рвущемуся из земли. Он чувствовал Тёмную Луну, её голос – низкий, словно гром – звучал в его разуме:

– Ты – моё дыхание, сын. Верни мне равновесие.

Его грудь вздымалась глубоко, дыхание вырывалось клубами пара, сливающимися с тенью, и в нём – не покорность, а жажда, горящая, как пламя в ночи.

Равнина слёз лежала между ними, её лёд был расколот, но жив, его трещины дышали, подобно ранам, оплакивающим Кристаллион. Сияющая Луна и Тёмная Луна стояли в небе, их свет и тень больше не танцевали – они смотрели друг на друга с болью и яростью, разорвавшими их клятву. Ледяные Ткачи парили над равниной, их мантии струились, словно туман, тающий в ночи, и их нити рвались, подобно ткани, не выдержавшей ветра. Они молчали, но их глаза – серые с золотыми прожилками – смотрели на Лунариссу и Ноктравена с печалью, превосходящей слова.

Селарис осталась в пыли разрушенного храма, её мантия лежала вокруг, словно река, высохшая, и её голос – слабый, словно шёпот – звучал в пустоте:

– Я разрушила всё.

Звёздный Скиталец смотрел на неё из теней, его фигура мерцала, словно звезда, гаснущая в рассвете, и его голос шептал в ветре:

– Так пала клятва, и родилась судьба, разрывающая мир.

Лунарисса и Ноктравен стояли на равнине, их взгляды – пурпурный свет и алый мрак – встретились, подобно двум клинкам, ждущим удара. Лёд под ними звенел, тонко и печально, словно песня, оборвавшаяся на середине.

Земли света раскинулись под мягким сиянием Сияющей Луны, парящей в небесах, подобно матери, укрывающей своих детей серебряным покрывалом, но её свет стал бледнее, словно дыхание, слабеющее от усталости. Кристальные равнины простирались до горизонта, где небо сливалось с землёй в тонкой, дрожащей линии, будто нить судьбы, натянутая до предела. Лёд здесь сиял некогда ослепительно, его поверхность переливалась, словно зеркало, поймавшее звёзды, но теперь это сияние тускнело, покрываясь серой дымкой, ползущей по нему, подобно пеплу, рождённому из угасающего огня. Трещины, тонкие, словно паутина, ткущая бурю, расползались по равнине, и их края темнели, будто вены, несущие болезнь.

Сады света, некогда звенящие жизнью, стояли в молчании, их кристальные деревья гнулись под ветром, ставшим холоднее и резче, подобно шёпоту предательства. Их стебли – тонкие, словно стеклянные нити, дрожащие под росой, – ломались, а листья, сияющие голубым и пурпурным, падали, подобно слезам, замерзающим в воздухе. Эти листья звенели в последний раз, их мелодия – слабая, надломленная, будто песня, забывшая свои ноты, – растворялась в тишине, становящейся гуще с каждым днём. Вдалеке виднелось озеро света – его воды, некогда сияющие, словно расплавленные звёзды, теперь мутнели, их поверхность покрывалась рябью, напоминающей морщины на лице стареющего мира.