Сияющая Луна отступила, её сияние вспыхнуло – не мягкое, а резкое, подобно молнии, разорвавшей ночь. Её голос – звонкий, словно хрусталь, треснувший под морозом – прозвучал в ответ:

– Ты забыла нашу клятву, сестра. Тень не правит светом, как свет не гасит тень.

Лёд под ними задрожал, его гул стал громче, подобно крику земли, оплакивающей их разрыв. Кристаллион застонал, его шпили треснули, их осколки падали, подобно звёздам, гаснущим в ночи, и улицы города раскололись, обнажая бездну, дышащую подо льдом.

Раскол был подобен буре, разорвавшей мир. Лёд Кристаллиона треснул с оглушительным грохотом, его гладкая поверхность раскололась, словно стекло под ударом судьбы, и трещины побежали по городу, подобно рекам слёз, текущим к бездне. Шпили падали, их кристальные грани рассыпались в пыль, кружащуюся в воздухе, словно снег, рождённый из разрушения. Кристальные деревья ломались, их листья звенели в последний раз, падая на лёд, подобно каплям, замерзающим в вечности. Ледяные Дети кричали, их голоса – высокие и чистые – тонули в гуле, поднимающемся из земли, а их хрупкие тела растворялись в сиянии, гаснущем под тенью.

Теневые Стражи рычали, их алые глаза вспыхивали ярче, и их шаги становились громче, подобно рёву, рвущемуся из бездны. Они поднимали свои чёрные клинки, их доспехи гудели, словно буря, ждущая своего часа, но даже они не могли остановить разрушения. Храм Селарис треснул, его купол рухнул, подобно звезде, упавшей с небес, и алтарь раскололся надвое, его пурпурный и алый свет угасли, словно дыхание, покинувшее тело.

Селарис упала на колени, её мантия легла вокруг, подобно реке, остановившей своё течение, и её посох выпал из рук, звеня, словно прощание. Её глаза наполнились замёрзшими слезами, и её голос – слабый, словно шёпот ветра в пустоте – звучал в хаосе:

– Простите меня, сёстры. Я не хотела этого.

Но её слова утонули в грохоте, разрывающем Кристаллион, и город пал, его сияние растворилось в пыли, поднявшейся к небу, подобно савану, укрывшему его смерть.

Сияющая Луна стояла в небе, её свет дрожал, подобно слезе, не упавшей. Она смотрела на разрушенный Кристаллион, на Селарис, преклонившую колени в пыли, и её сердце – если у богини было сердце – сжалось от боли. Она протянула руку, и из её ладони упала капля – не вода, а свет, сияющий пурпуром, мягким и тёплым, словно кровь звезды. Эта капля упала на лёд, оставшийся от города, и из неё родилась Лунарисса, воплощение её любви и её жертвы.

Она поднялась изо льда, высокая и тонкая, подобно тростнику, гнущемуся под ветром, но не ломающемуся, её фигура – словно луч, пробивающий тьму. Её кожа была бледна, почти прозрачна, словно лёд, поймавший звёзды, а волосы – белоснежные, струились, подобно реке, замершей в падении, их пряди сияли, словно серебро, знающее только свет луны. Её глаза – бесцветные, но глубокие, подобно омута́м, скрывающим бурю, – смотрели на мир с ясностью, острой, как лезвие. На ней были доспехи, сотканные из сияния, их пластины переливались узорами лунных фаз – серпы, круги, полумесяцы, – и струились, словно шёлк, текущий под ветром. Плащ её – тонкий, подобно паутине, поймавшей росу, – колыхался за ней, его края мерцали, словно звёзды, танцующие в ночи. В руке она держала меч – тонкий, словно лунный луч, его лезвие сияло пурпуром, пульсирующим, как сердце, знающее свою судьбу.

Лунарисса стояла на равнине, рождённой из раскола, её шаги звенели на льду, словно мелодия, обещающая жизнь. Она чувствовала Сияющую Луну, её голос – мягкий, словно шёлк – звучал в её разуме:

– Ты – мой свет, дитя. Сохрани его.