– Очень хитро придумано вашим отцом, – улыбаясь, заметил я.

– Да, и я забывал про все угощения и сладости, которые он мне принес. Я забывал обо всем. Просто крепко-крепко обнимал его за шею. Та боль в моей груди – она останется навсегда. Никто и ничто не сможет заменить мне то ощущение безопасности, в котором я находился, будучи на его руках.

– Боль? Почему боль? – вновь нетактично поинтересовался я.

– Моего отца не стало, – грустно произнес он.

– Почему? – вырвалось у меня.

Что за глупый вопрос, честно говоря. Я даже не знаю, как у меня могло это вырваться в такой момент. Но, наверное, эта юношеская непосредственность, граничащая с глупостью, вот так просто позволила мне задать самый ненужный вопрос.

– Как-нибудь после, если я захочу, то расскажу, – ответил Давид очень снисходительным голосом.

– Простите, – тихо произнес я, а Давид продолжал смотреть в окно, его глаза слегка блеснули, и он взглянул на меня еще более снисходительно.

– Вашего отца не стало. И вы, как мне показалось, прошли тысячу бурь, потерь и не сломались. Это многого стоит, – заметил я.

– Сломаться? Да разве я мог сломаться, когда был в ответе за свою маму? Кто у нее остался, кроме меня? Никого.

– Это хорошо, что вы есть у вашей мамы, – совершенно искренне заметил я.

– Я познакомлю тебя с ней. Прямо сегодня же. Пойдем, – вдруг резко произнес Давид.

– Но разве так сразу можно? – удивился я.

– Конечно. Только купим мандарины в магазине – и сразу пойдем к маме, – утвердил он.

– Мандарины? Осенью? – спросил я.

– Я покупаю маме мандарины круглый год с надеждой, что мы однажды найдем тот незабываемый вкус 1987 года.

– А что было в 1987 году? – поинтересовался я.

– В тот год мне было 9 лет, я был совсем юн и молод, но уже тогда понимал, что дела шли не совсем хорошо. Папы долго не было дома, темнело. Совсем скоро должен был наступить новый год, стол был переполнен угощениями. Но в воздухе витала некая неопределенность. Что-то должно было произойти, и я это понимал и чувствовал, хотя меня никогда прямо не вводили в курс дела. Мама больше всех ждала новый год – он ей давал надежды и мог немного ободрить. Ох, моя бедная мама, как ты не представляешь, что с ней происходило в те последние два года. Она боялась за меня, но больше боялась за отца, что больше никогда не сможет его увидеть. Нам было очень тяжело морально, всей семье, и я не мог не чувствовать, хоть никто никогда открыто не говорил мне. Я понимал, что мама ждет решения отца, которое должно полностью поменять наш жизненный уклад. И в тот предновогодний вечер мама нервничала, дедушка пытался ее успокоить, но все было бесполезно. Она ходила по комнате, то убирая тарелку со стола, то вновь поставив ее на место. Она строго смотрела на меня, а я, лишь глотая слюни, облизывался от пирожных, которые красовались на столе. Я ждал, когда же наступит сладострастный момент, и я жадно вгрызусь в эти мягкие белоснежные кремовые создания – мамины эклеры. Напряжение, которое витало в доме, нарушил неожиданный приход моего отца. Когда уже мама свыклась с мыслью от волнения, он вошел в дом с друзьями, а в руках у него был ящик мандаринов. Никогда я не видел ни у одной женщины столько благодарности, как в глазах моей мамы. Она смотрела на моего отца глазами, переполненными любовью, и он смотрел на нее таким же взглядом. В тот момент я был самым счастливым ребенком, который видит своих родителей счастливыми. Она обрадовалась этим мандаринам, будто папа бросил к ее ногам ящик чистого золота или бриллиантов. Она кричала мне: «Дави, смотри – мандарины, смотри какие хорошие». И мы все радовались этим мандаринам. Хотя вовсе не мандаринам мы радовались в тот год, а именно тому, что мама была счастлива. Только я один радовался этим мандаринам, прыгал и жонглировал. Никогда я не забуду этот запах, который до сих пор сопровождает меня, куда бы я ни пошел. Я подкидывал их в потолок, и успевал сразу все поймать. Дедушка в своей манере попросил спрятать для него, пока все не съел мой отец. И папа засмеялся, и его заразный смех пронесся через весь дом, мы стали все смеяться, а я продолжал жонглировать мандаринами. В те дни наш дом мог накормить десять человек – столько было еды, но этот запах мандаринов перебил все лакомства. Это были самые вкусные мандарины, – закончил говорить Давид, и на его глазах блеснули слезы.