– Теперь вы ищете такие же? – робко спросил я.

– Такие мог найти только мой отец, а я ищу хоть немного похожие на них, – ответил он.

– А ваша мама ничего не скажет, если к ней придет в дом совершенно незнакомый человек? – поинтересовался я.

– Я приведу тебя в дом, значит, ты мой друг, а значит, ей как сын. Ты узнаешь маму и все поймешь, какой она человек, – он встал и направился к двери. – Пошли, – отозвал он меня.

Давид пошел в сторону стоянки, и я проследовал за ним. Я никогда не замечал, как он был одет, но почему-то именно сейчас я обратил на это внимание: джинсовые штаны темно-синего цвета, белая кашемировая водолазка и темно-синий бархатный пиджак, а завершением образа, конечно, стали кожаные туфли, которые напоминали мне образ Джеймса Бонда. Как мужчина я не могу судить о мужской красоте, да разве и понимаю я в ней что-то? Но он действительно был хорош собой. Как поет в своей песни Сюткин: «Девочки всегда во мне чего-то находили, не знаю что, но девочкам видней». Вот в нем это было, то, что находят девочки в мужчинах. Широкие плечи и высокий рост – он был на голову выше меня. Мои скромные 172 см уступали ему в мощности и значимости. Он не выглядел худым мужчиной, но и безобразно толстым его невозможно было назвать. Он скорее походил на атлантов, так величественно красующихся в дорогих итальянских домах. Атлант, сошедший к нам. Интересно, а есть ли в нем греческая кровь или итальянская? Мы сели в машину, а на первом повороте он остановился на прохожей части возле магазина.

– Подожди секунду, я захвачу мандарины, – сказал он, выходя из машины.

«Да, конечно», – подумал я и ничего не ответил. Что я мог ответить, если я был слегка шокирован, ведь мы остановились в сотне метров от Лубянки, на проезжей части, где с легкой руки Собянина вообще останавливаться нельзя? Позади нас камеры, да и впереди камеры, а через минуту нас может забрать эвакуатор. Но, мне кажется, бояться – это моя прерогатива, потому что уверенности Давида можно было позавидовать. Он вышел, не торопясь, успел перекинуться взглядом с проходящими мимо красавицами и вальяжно спрятался за дверью магазина. Минуты казались для меня часами, я ждал и мысленно просил его уже выйти. Показался Давид – он вышел с большим пакетом в руках. Остановился у входа в магазин и закурил сигарету. Он увидел мое ошеломленное лицо и улыбнулся, сделав пару затяжек, бросил сигарету и направился ко мне.

– Что, трухнул, мой друг? – спросил он меня, садясь в машину.

– Тут, как мне кажется, нельзя останавливаться, – заметил свое негодование я.

– А кто мне запретит? – с улыбкой ответил он.

– Да, я уже почти уверен, что никто, – пробубнил я.

– Знаешь, глупо открывать магазин, если к нему нельзя подобраться на машине. Но если его открыли, значит, я могу подобраться к нему, – объяснил он мне свою политику.

Я ничего не ответил, Давид включил радио, и мы сквозь доносящийся голос сладкоголосой группы певичек направлялись крушить подмосковные пробки. Третье кольцо в это время всегда стоит, будто ждет конца света, а они, глупцы, и не знают, что конец уже наступил. Я даже не сообразил, что произошло, но мы каким-то чудесным образом пробились вперед. Я посмотрел на Давида удивленными глазами.

– Да, а ты, мой друг, теперь знай, что рядом с тобой чемпион по вождению, – гордо заявил он.

– Шумахер! – заметил я.

– Нет-нет, Сенна. Я великий и непобедимый Сенна, – уточнил он.

Прямо с автострады мы завернули направо к многоэтажному корпусу. Вышли из машины, и я случайно зацепился за сломанную ступеньку у подъезда. Не знаю, как меня угораздило чуть не расплескаться носом по асфальту, но я смог сдержать свое семидесятикилограммовое тело в равновесии, ухватившись за Давида.