Снег, снег, снег, снег…

Поле, поле, поле…

Лес, лес, лес…

Город.

Механическая ворона моргнула, передавая картинку.

К городу нескончаемой вереницей тянулась разношёрстная колонна. Хвост её терялся за горизонтом, и казалось, вот-вот, как змей Уроборос, она укусит себя за хвост, но нет.

С каждым кругом колонна редела всё больше. Слабые падали, сминаемые товарищами по несчастью. Кто-то попадал под голую ступню собрата, а кто-то на зуб.

Ворона вновь моргнула, передавая картинку. Позади лишь грязь, впереди лишь грязь. После сотого оборота колонны вокруг Земли не осталось и клочка живой материи.

Пошёл звук.

– Мозги!..

Ворона отправила файл и вновь заложила вираж.

Ответа не было.

– Не веник – голик. Прутья без листочков голые, потому – голик…

Старуха-ведунья невпопад забормотала:

– Вечером мести – не к добру! Мести к порогу – добро выметешь! Коли баба на сносях, пущай голик не переступает, ногой не касается…

«Про беременность жены угадала!» – удивился я.

Рассмотрев старый веник внимательнее, старуха разохалась:

– Покойницкий! Подмели под гробом, веточки не распустили, душу заперли!

Она впилась в меня сердитым взглядом:

– Из мести або нечаянно?

Я растерянно пожал плечами.

– Освободишь одичавшую – занегодует! – предостерегла старуха.

– А не освобожу?

– Лютовать будет.

– Сжечь нельзя?

Бабка испуганно перекрестилась.

– Откуп поможет.

Мне припомнились похороны в нашем доме – бабушка, сестра, мать…

«А ведь дед с отцом знали!»

Когда под кроватью появлялся монстр, Павлик пугался до дрожи. Скрежет зубов, шорохи, и вот уже к нему тянется холодная рука. Пытается нащупать краешек ткани, стащить покрывало. Он не смел закричать, ведь ему казалось, что всё это бесполезно.

Мама слишком крепко спала под действием снотворного, поэтому Павлик просто плакал и зарывался под одеяло. Мама всё равно бы его не услышала. Она ведь не слышит, как папа каждую ночь встаёт с их кровати и идёт по скрипучему полу, проникая в детскую, как прячется под кровать к сыну. Рассказывать маме тоже была плохая идея.

Павлик очень боялся монстра, но папу Павлик боялся больше.

Властное объятие тянет из спутанного клубка видений в реальность, но вернуться оттуда нет сил.

Влажный поцелуй в ключицу вызывает улыбку: вернулся, простил, рядом.

Не открывая глаз, она поднимает руки и вплетает тонкие пальцы в густые волосы своего визитёра… Стоп!

Короткие, жёсткие, словно шерсть дикого зверя, они колют нежную кожу, заставляя окончательно проснуться.

Вязкую тишину погружённой в темноту спальни нарушает лишь бешеный стук её – единственного во всей квартире – сердца.

Сон… Это просто сон.

Удобнее устроившись на подушках, она рассматривает причудливые тени на потолке, которые услужливо рисует фонарь за окном.

– Ты думала – это он? – вдруг спросил её голос из тьмы и рассмеялся.

Всё началось с чёрного неба, погрузившего город во тьму. Липкая и густая жидкость заливала улицы. Спустя несколько часов появились силуэты. Ночью они были невидимы, пока их клыки не вонзались в плоть. Существа ощущали людей и шли напролом, чтобы отведать лакомства.

Когда он вышиб входную дверь, я спал. Вскинув ружьё, выстрелил и попал в голову. Глазами, привыкшими к темноте, различил красный на светлых стенах.

Не знаю, для кого сейчас пишу эту записку. Я убил ещё троих, осталось пять патронов. Привлечённые выстрелами, твари окружают здание. В воздухе пахнет чернилами, я вспоминаю школу. «Чёрные» хотят человечинки, на пустых лицах сияют их острые зубы.