Он перечислял в уме в обратном порядке то, что ему предстоит сделать до конца представления: нарезать торт и вручить подарки виновнице торжества, перед этим поставив ее на стул, чему должен предшествовать веселый танец, а перед ним – шоу мыльных пузырей, а еще раньше – викторина для именинницы, предваряемая тремя фокусами, реквизит к которым предлагает любой магазин для волшебников-любителей, а перед ними – «разогрев»: им он сейчас и занят. Порядок неважен на самом деле. Когда дети станут вспоминать праздник, мыльные пузыри перемешаются в их памяти с фокусами, а танцы и все остальное сольются в радостную сумятицу. Мозг не запоминает, мозг отфильтровывает, выбирает, что оставить, а что забыть. Он, Банкер, просто светлое пятно в детском подсознании. Ему нравилась его работа. Другим она казалась наказанием, но Банкеру представлялась чем-то естественным: он проделывал все необходимое на автомате, как за рулем машины, когда едешь домой привычным маршрутом и можешь думать о посторонних вещах.

Умение Банкера думать о нескольких предметах одновременно было – или, по крайней мере, казалось другим – суперспособностью. Уже ребенком он мог слово в слово повторить услышанное в классе, хотя со стороны все выглядело так, будто он рассеянно глазеет по сторонам и строит план по захвату мира. Став взрослым, он развил этот талант до способности вести параллельно два диалога с двумя женщинами, сидящими на противоположных концах барной стойки, и очаровывать обеих, каждую по-своему. К тому моменту, как закончится представление с мыльными пузырями (включить электрический выдуватель над головами детей, объявив, что победит тот, кто лопнет больше всех пузырей, – кстати, победа будет общей), он уже угадает, кто из мамаш состоит в престижной женской тусовке, а кто молча завидует им со стороны; почему трое отцов не разговаривают друг с другом; кого из детей привезли на дорогой машине, припаркованной за углом, и почему мама Тали не сводит глаз с папы Яхели (планирует закрутить с ним роман или подозревает в нем педофила?).

Спустя примерно час, уже сняв костюм и смыв грим, Банкер на несколько минут притормозил у стола с угощениями, чтобы взять печенье, прежде чем ехать домой.

– Напомни мне, – обратилась к нему одна из матерей, – ты папа… Силан? Верно?

– Я очень люблю детей, – отвечал он с улыбкой, – но даже под дулом пистолета не соглашусь завести своего. Я аниматор.

– А… – протянула она и оглядела его снова сверху донизу.

Ему был знаком этот испытующий взгляд. Они всегда приходили в изумление, когда он становился самим собой, одетый в темный жакет, заросший щетиной, не замаскированной гримом, в широкополой шляпе. Удивлялись его глубокому голосу, длинным ногам и большим рукам, уже не прятавшимся под клоунским костюмом. Удивлялись высокому и таинственному мужчине, притягательному, как молодой Джефф Голдблум. Теперь он хотел показать, что может быть и таким.

Женщине хватило двух секунд, чтобы сменить тактику в диалоге.

– У тебя круто получается держать их внимание, – сказала она, подняв бровь.

– Я уважаю их и демонстрирую, что люблю с ними играть, – пожал он плечами. – Это помогает управлять происходящим. – Специально для нее он акцентировал слова «уважаю» и «люблю». Пусть теперь сама решает, что с этим делать…

– Ну, любовь – это и в самом деле вид контроля. – Она хихикнула. – По крайней мере, так думал мой бывший муж.

О’кей, подумал он, посыл понятен.

– У Адира, моего младшего, вон того рыженького, – указала она, – день рождения через пять месяцев. Может, оставишь мне свой номер? Думаю, он будет рад, если ты проведешь праздник у нас.