Правительственный конституционализм начала XIX в. состоял преимущественно из проектов, следуя которым Россия могла продвинуться от самодержавия к правовому государству. Вместе с тем важным событием, на практике приближавшей конституционализм, стало учреждение Государственного совета. Отсутствие социальных предпосылок для конституционализма в виде развитого гражданского общества, с одной стороны, и наличие серьезных препятствий для него в виде традиционного сословного общества и системы служилого государства – с другой, находили свой отпечаток на истории российского конституционализма и на реализации конституционных намерений лиц, обладающих реальной властью в государстве.

Созыв Государственной думы в России (1906–1917 гг.) стал шагом по пути демократизации политического режима, приобщения к опыту и практике конституционного устройства передовых европейских государств. Вследствие создания представительных учреждений возникла проблема регламентации правового статуса депутатов Государственной думы и выборных членов Государственного совета.

Выработка российского законодательства основывалась на использовании накопленного европейского опыта и приспособления его к специфическим условиям страны. Немаловажное значение имела расстановка политических сил. В либеральных кругах было заметно тяготение к английской модели, получившей к началу XX в. распространении и в странах континентальной Европы. Она гарантировала членам представительного учреждения повышенную неприкосновенность – парламентский иммунитет. Возбуждение против них судебного преследования возможно было только с согласия той палаты парламента, членами которой они являлись. Она предполагала особую свободу слова в стенах парламента, а также устанавливала для предвыборных собраний большую свободу, чем для обыкновенных. Конституционным правом такой статус определялся как привилегии. В процессе переговоров о создании представительного учреждения в России преобладающей стала умеренная линия, которая пыталась соединить нововведения с российскими традициями.

По Учреждению 1906 г., членам Думы предоставлялась полная свобода слова по обсуждаемым делам. Кроме того, они не могли подвергаться административному преследованию или личному аресту за долги. Для ареста члена Думы во время сессии требовалось согласие Думы, кроме задержания на месте преступления или на следующий день после него. Правило о следующем дне получило ряд разъяснений, из которых следовало, что согласия Думы на арест не требовалось для ареста ее члена во время думских каникул, а также в случае совершения депутатами преступлений при исполнении или по поводу исполнения обязанностей, лежащих на них по званию. В этом случае жалобу подавали императору, который мог ее или отклонить, или передать на рассмотрение первого департамента Государственного совета. Департамент с согласия императора мог или прекратить дело, или передать его Верховному уголовному суду. Эта специфика являлась следствием применением к членам Государственной думы традиционного для России принципа административного права, согласно которому чиновника можно предать суду лишь с согласия его начальства. Концепция «преступления по должности» народного представителя относится к числу уникальных черт реформированного русского конституционного права. Она не имела места в других дуалистических монархиях Европы – Австрии, Германии и Пруссии. Как замечает по этому поводу И. А. Кравец, в этом сказалось отсутствие в России традиции института представительства в публично-правовом смысле. Заметим также, что объективную обусловленность этой модели. Право свободы слова толковалось двояко. В либеральной литературе – расширительно, как полное право на свободу высказываний без ответственности по закону. В умеренных кругах – ограничительно, как высказывание независимого мнения, что не означало освобождения от ответственности за нарушения закона. Принятое законодательство исходило именно из данного понимания свободы слова, разрешая свободу критики, но не свободу брани и оскорблений или призыва к преступным деяниям