Из того положения, что коллизионные нормы суть публичное право страны, вытекает огромной важности практический вывод – само собою разумеется, что если бы применение иностранных законов было делом только вежливости, которую государство предоставляет своим судьям оказывать иностранным государствам в лице их подданных, то от произвола суда завило бы – применять иностранные законы или не применять. Но коллизионные нормы составляют право страны, а потому суд обязан применять иностранные законы там, где коллизионные нормы это предписывают. Но если бы коллизионные нормы составляли ветвь частного права, то суд имел бы возможность применять их так, как вообще применяются гражданские диспозитивные законы, т. е. от усмотрения сторон зависело бы всегда и во всех случаях ссылаться то на туземный, то на иностранный закон. А что подчас означает свободное усмотрение сторон в гражданском процессе, то отлично выражено в формуле римских юристов, которая сочинена, правда, не для этого случая: «Гражданские законы, – говорили они, – написаны для тех, кто не дремлет»; по-русски есть поговорка о щуке и карасе, которая не так звучно, но веско передает ту же мысль. Если коллизионная норма есть ветвь частного права, то применение иностранного закона там, где это требуется коллизионною нормою, попадает всецело в зависимость от того, доказал ли тяжущийся на суде, что говорит для данного случая иностранный закон, и если тяжущийся не сумел доказать, то суд будет прав, если применит к делу свой закон. Если бы на коллизионную норму можно было смотреть как на частное право, это было бы потворство лени судей, и правосудие было бы в опасности. Но раз Международное Частное Право данной страны есть ее публичное право, суд обязан применять иностранные законы там, где это предписывается коллизионною нормою, безусловно. Когда коллизионная норма написана в законе, изданном государственною властью, – например, у нас 707 ст. Устава гражданского судопроизводства, по которой договоры, совершенные за границей, обсуждаются по законам той страны, где совершены, то вопрос ясен сам собою; суд обязан ей повиноваться, и обязан сам разыскать содержание иностранного закона. Когда коллизионная норма изложена в международном трактате, например, 10 статья конвенции России с Францией 1874 г. о том, что наследование в движимом имуществе после француза, умершего в России, определяется французскими законами, – то, опять-таки, суд обязан применять французские законы, потому что конвенция есть акт государственной власти, и он обязан сам справиться, что говорит французский закон. Но и когда коллизионная норма не написана черным по белому в законе или в конвенции и когда она только вытекает из смысла и духа законодательства или диктуется аналогией, то суд и тогда обязан применять иностранные законы, если это следует по коллизионной норме; и при этом опять-таки совершенно безразлично, сослались ли спорящие стороны на иностранные законы, или по неведению этого не сделали; суд должен сам знать, когда надлежит применять иностранные законы. Нельзя требовать, чтобы суд знал содержание всех законов, какие существуют на земном шаре, как он обязан знать законы собственной страны; но для этого он имеет возможность отложить дело и навести справку. Но суд не имеет права требовать от сторон, чтобы они доказали ему существование иностранного закона известного содержания; его решение будет неправильно и подлежит кассации, если он мотивирует применение своего местного закона тем, что тяжущийся не доказал содержания иностранного закона. Вы, господа, не готовитесь быть практическими юристами, и сам по себе вопрос о поводах для кассации решения вас не может интересовать; но я останавливаю ваше внимание на нем для другой, не практической, а научной цели. То, что я вам сейчас сказал о кассации решений, есть только логический вывод из научного положения, что Международное Частное Право есть право публичное. Напомню сказанное раньше: существует только одна наука Международного Частного Права, но в смысле положительного законодательства существует столько Международных Частных Прав, сколько отдельных правопорядков. Сознание этой разницы я хочу вам внушить, и вы сейчас ее поймете на примере. Во Франции Кассационный суд тонко различает коллизионную норму законодательства и чужой закон материального права. Кассационный суд говорит, что если в низшей инстанции применен французский закон там, где следовало применить иностранный закон, или обратно, т. е. нарушена коллизионная норма, то такое решение не может быть оставлено в силе; но если неправильно истолкован иностранный закон материального гражданского права, то тем хуже для тех, кто не сумел объяснить смысл этого закона, что это все равно, как если тяжущийся не доказал какого-либо факта на суде; т. е. выплывает суровое соображение, что жертва должна пенять на самое себя за неосмотрительность. Но французская научная юриспруденция решительно восстает против такой практики кассационного суда. Напротив, в Англии точка зрения французского суда неприемлема; английские суды твердо держатся принципа, что права, приобретенные под действием иностранных законов, должны пользоваться в Англии юридической защитой, следовательно, и обсуждаться по иностранным законам, и потому неправильное толкование иностранных законов не может оставлять их равнодушными.