«Зной пустыни мне щёки щиплет,

И песок засыпает рот,

Напиши мне, мама, в Египет

Как там Волга моя живёт.

Я стою, как замороженная и молчу. Не могу открыть рот. Подружка дергает меня за рукав и начинает второй куплет:

«Не спешу я пока обратно,

Чтобы память о нас хранил

Этот жёлтый и непонятный

Не похожий на Волгу Нил».

Я молчу, как рыба, скулы свело. Рита снова дёргает меня за рукав и продолжает петь звонким голосом:

«Будет море, я это знаю,

Будет небо в морской пыли.

И летят сюда вслед за нами

Наши русские журавли»…

Так и простояла я на сцене до конца, молча. Как было стыдно! Родители кое-как успокоили дочку. Тогда мама сказала: «Если очень хочешь выступать, попробуй читать стихи». На следующем концерте я читала «На смерть поэта» Лермонтова. В зале стояла гробовая тишина… и, вдруг, шквал аплодисментов! Позже мне сказали, что у людей «мороз» по коже шел от моего эмоционального прочтения этого произведения.

С тех пор я выступала со стихами в каждом концерте, и в школе, и в клубе. Не могла я тогда знать, что через много лет во мне откроется поэтический дар, может быть благодаря моей детской любви к поэзии Пушкина, Лермонтова, Есенина.

Я была страстной читательницей. Набрав в библиотеке кипу книг, спешила домой, чтобы, открыв книгу и забыв обо всём, затаив дыхание, окунуться в другой, неведомой мир. Читала много всего разного – и прозу, и стихи. Читала ночью, с фонариком, под одеялом, а днем, спрятавшись в старом шкафу, чтобы никто не помешал.

Старинный платяной шкаф… как много видел он на своем веку. Откуда он взялся и когда, этого я не помню. Красавец из благородного дуба, украшенный великолепной резьбой, он был большим и глубоким. Детьми, играя в прятки, не раз скрывались мы в его глубине за пальто, платьями и костюмами. Массивные дверцы его были наполовину стеклянными, мама затягивала их изнутри белым тюлем.

Какую мебель умели делать предки! Это был совсем не безликий предмет мебели, какие делают сегодня. Старинный шкаф был солидным хозяином в доме. Стоял в зале, как раз напротив двери в кухню и внимательно наблюдал за всем происходящим. Кроме хранения одежды, не раз он выполнял функцию «тайной комнаты».

Укрывшись в нём, можно было не боятся, что тебя увидят. Тюлевые шторки надежно защищали от этого, зато спрятавшийся мог видеть из своего убежища всех. Не раз мне приходилось пользоваться гостеприимством старого шкафа. Убедившись, что никто не видит, я устраивалась поудобнее в своём убежище, и… погружалась в другую реальность. Через стеклянные дверки внутрь шкафа проникал солнечный свет, но всё равно, там было как-то таинственно и романтично. Может быть, дух старых времен всё ещё обитал в нём?..

Однажды Людмила пришла зачем-то к родителям. Дома никого не оказалось, но дверь была не заперта. Удивившись этому, она хотела выйти во двор, посмотреть есть ли кто там, но вдруг услышала всхлипывания, доносившиеся из шкафа. Не на шутку перепугавшись, Людмила открыла дверцу шкафа, в глубине которого, увидела меня, сидевшую с книгой. «Ты что здесь делаешь?» – воскликнула она. «Читаю» – сквозь слёзы прозвучал ответ. – «А чего ревёшь?» – «Козетту жалко»! Отверженные, Гюго, заплачешь, небось.

Да, много чего видел старинный шкаф. Были и курьезные случаи, связанные с этим гардеробом, как называла его мама. Работая продавцом, она частенько ездила в райцентр за товаром. Вот и в тот день утром должна была ехать на базу. Отец вызвался её проводить.

Посадив свою Дусю в машину, он вернулся домой, не забыв на обратном пути заглянуть в Сельпо. Простившись с женой на весь день, он почувствовал некоторую свободу. Чего греха таить, любил он выпить иногда, была у него такая слабость. С бутылочкой «Портвейна», напевая что-то себе под нос, он вошёл в дом и, поставив родимую на стол, вышел в курятник за закуской. Набрав яиц, возвратился домой. А бутылки-то нет! Что такое?! Выскочил в сени – и там нет! Совершенно удрученный, ничего не понимая, вернулся в кухню. А бутылка-то, как стояла, так и стоит! Присел он на стул и задумался. Что же это со мной происходит, что это мне мерещится? Наверное, правду Дуся говорит, пить поменьше надо – подумал он, и успокоившись, отправился в сени жарить яичницу. Летом электроплитку выносили в сени, чтобы в побелённом весной доме не было пара и запахов от готовки.