Вообще, человеческая незащищенность характерная для той эпохи, должна была усиливать религиозную мотивацию устремленности в иные земли, будь то Север, или Юг, как особого рода подвижничества, сближавшегося с крестной жертвой Христа.
В любом случае, деятельность торговых людей, «из греков», или «из варягов», была служением некоему общему идеалу, содействием процветанию. С ними по тем же самым путям распространялись новые знания, достижения в технике и культуре. «Из греков» в северные страны приезжали художники, искусные мастера, деятели культуры и искусства, как знаменитый Феофан Грек, учитель Андрея Рублева; как литейщик Борис Римлянин, с которого в России началась отливка пушек[713]; как монетчик Джакомо, положивший начало чеканке золотой монеты Московии; как Алевиз Новый, Аристотель Фиорованти, Пьетро Антонио Солари, создавшие каменный кремль[714], а до этого работавшие в Крыму[715], и многие другие.
Культурная контаминация, ощущавшаяся гораздо глубже, чем может показаться на первый взгляд, была прямым следствием этого обмена. Ее проявления уловимы в языке и этикете, эмблематике и орнаментации, моде и гастрономии. Уже в позднее средневековье никого не удивляло присутствие виноградной лозы в северной резьбе по дереву и кедрового ореха в южной глиптике, распространение «итальянского» трехстворчатого окна в северных постройках и луковицевидных деталей в южной архитектуре. Никто не поражался тому, что каменные древнерусские крепости воспроизводили образцы итальянской фортификации, а крытые позолотой купола католических храмов подражали восточнославянскому обычаю, что знать северных народов облачалась в шелка и парчу, а аристократия южных стран наряжалась в роскошные меха, что для флорентийских косторезов стало естественным пользоваться моржовой костью Заполярья, а для русских иконописцев – красками итальянских мастеров, что нобилитету южных земель служили усладой приполярные кречеты и соколы, а северному клиру составляло таинство причастия красное вино греков, «кровь Христа»…
Глава II
Кафа и «великий шелковый путь»
Определение «Великий шелковый путь» известно каждому. Обычно приоритет в его конструировании отдают немецкому историко-географу Фердинанду фон Рихтхофену, автору монументального трехтомного труда «Китай», первый том которого вышел в 1877 г.[716] Однако уже задолго до него византийские авторы писали о «дороге Серов», по которой из бесконечно далекой страны «Серика», как называли по-гречески Китай, везли шелк [717]. Византийские интеллектуалы, в свою очередь, опирались на еще более ранние свидетельства «Географии» Клавдия Птолемея (90-168 гг. н. э.) и «Эпитомы» Луция Флора (74-130 гг. н. э.)[718], где говорилось о необыкновенном по длительности «пути серов» из Китая в Римскую империю, длившемся от 7 месяцев до 4 лет.
О Великом шелковом пути существует обширная историография[719]. И все же, только сейчас он приобретает свое действительное осмысление: это не сводимый к какому-то одному, или трем, как когда-то описывал В. Хейд[720], маршруту путь, но сложное сообщение народов и культур, протянувшихся в мировом географическом пространстве с Запада на Восток.
В отличие от многочисленных предшественников[721], рассматривавших развитие обмена между Востоком и Западом в несколько спрямленной, горизонтальной проекции, я намерен изучить значение этого пути в том осложненном качестве, каковое ему неизбежно придавало наложение обмена между Севером и Югом.
II. 1. Место Кафы в сообщениях между Востоком и Западом