– Может, починить?

Шайтан на мгновение задумался.

– А попробуй. Чем черт не шутит? Она, если честно, мне очень дорога. Любимая бабуля подарила. Вот сломать пришлось из-за этой ёбаной язвы, – Шайтан отпустил из рук подол длинного черного кожаного плаща и с размаха, словно бразильский трехкратный чемпион мира по футболу Эдсон Арантис ду Насименту (ну, вы понимаете?), ударил уже мертвого, но все также ненавистного Толю ногой по почкам.

Наше время. Подмосковье.

Опушка леса. Утро.

Приятель дрэдастого опустился на корточки, потряс Шайтана за плечи, не увидел реакции, сказал в пол голоса:

– Точняк, мертвый.

– Погоди!

Дрэдастый бросил палку на землю, сел рядом со своим приятелем и, пытаясь пощупать пульс, прижал пальцы к горлу Шайтана.

– Ну чё ты время тянешь?

– Не нукай, не запрягал. Дай пульс пощупаю. Может, живой еще.

– Валить отсюда надо, пока не поздно!

– За оставление в опасности статья сто двадцать пять УК – тюрьма до года…

– Ты-то откуда знаешь?

Дрэдастый постучал по своему лбу кулаком.

– Эх ты, шляпа, сеструха ж в юрике учится.

– Бляха, ну да, точно.

Его приятель встал, направился в сторону лесной опушки, остановился, обернулся и с ожиданием посмотрел на дрэдастого.

– Чё тормозишь? Валим отсюда!

Приятель подбежал к нему, нервно сплюнул на землю.

– Дрон, да ты погляди как следует, его же не просто избили, его убивали! Вон, из могилы своей вылез, то есть, из ямы.

Дрэдастый встал, сначала посмотрел на своего приятеля, потом с сомнением на Шайтана и растерянно пробормотал:

– Позвонить бы в больничку. Телефон дай, – он нервно пошарил рукой по своим карманам, – свой я в общаге, кажись, забыл.

Дрон удивленно на него вытаращится.

– А если его бандиты убили?

– Может, и так.

– Пульс нащупал?

Скинув пучок дрэдов рукой со лба, художник неуверенно ответил:

– Кажется, нет его. Дрон, чё будем делать-то, в натуре стремно же?

– Ну да, и мне не нравится все это. Прибьют еще.

Он рассеянно глянул по сторонам, перевел тревожный взгляд на Дрона.

– А если со станции позвонить? С автомата? Не просекут же?

– Если там камер нет, то позвоним.

– Я их не заметил, когда сюда приехали. Да и Петушки. Здесь даже нормально перекусить негде.

– Посмотрим. Скорее идем.

Наше время. Подмосковье.

Опушка леса. День.

Бездыханное тело Шайтана лежало бесформенной кучей на вскопанной земле. Возле него стояла видавшая виды карета скорой помощи и новехонький полицейский УАЗ.

Среднего роста молодой ухоженный фельдшер, говорящий с легким ферганским диалектом худой престарелый водитель-узбек и невысокий, но довольно-таки крепкий участковый лет двадцати с хвостиком курили возле УАЗа.

Толстый, маленький врач со стетоскопом в кармане белого халата, сидел на корточках и осматривал лежащего на вскопанной земле Шайтана. Убрав с тела руку он громко сказал участковому:

– Петро, иди-ка сюда.

Участковый бросил окурок на землю, придавил ногой, поплелся в сторону врача.

– Чё скажешь?

Врач перевел взгляд с Шайтана на него и показал на прокусанный пластиковый пакет на голове трупа.

– Задушен пакетом и скотчем. Но пакет как-то умудрился прокусить. Хотя, не исключаю мышей. Их здесь полно. Они могли прогрызть дыру.

Участковый кивнул на грудь Шайтана и кровавое пятно на ней.

– Тогда это что?

Врач показал на видимый через дыру в пластиковом пакете посиневший глаз потерпевшего.

– Застрелен, а до этого сильно избит. Видишь подбитый глаз?

Участковый присмотрелся к посиневшему глазу Шайтана.

– Ага, вижу. – Он устало опустился на корточки возле врача, почесал рукой в затылке. – А так бывает?

Врач задумчиво вздохнул.

– Эх, зеленый ты еще, в ментовке всего пару месяцев! Еще как бывает. Распутина вспомни. Умер от обильного кровотечения вследствие огнестрельной раны в живот, но сначала был отравлен, жестоко избит и в конце концов утоплен в проруби. Замариновали, проще говоря, господа крестьянина.