И тут до Вити начало доходить, что именно могут, или должны, означать эти его слова. Настороженно взглянув на него, Витя сказал:

– Давайте хоть познакомимся. Меня Виктор зовут. А вас?

– Моё имя? – переспросил он с таким выражением, словно бы Витя попросил его перечислить имена и фамилии всех облаков, проплывавших над ними в бледно-голубом небе. Витя не ответил, но по выражению Витиного лица он словно бы уловил, что вопрос ему задан совершенно серьёзно (хотя что в таком вопросе могло быть не серьёзного, Витя не смог понять). Тогда он медленно прикрыл глаза, посидел так несколько секунд и, снова взглянув на Витю, – причём на этот раз в его глазах был восторг ребёнка, наконец понявшего решение арифметической задачи, или радость нашедшего очки старика, – произнёс:

– Когда-то давно меня называли Сиддхартха Гаутама.

Упс, подумал Витя, и сел.

Обычно слова «и сел» как результат крайнего изумления означают, что у вас подкосились ноги, и вы больше не в состоянии стоять. Однако, поскольку до этого Витя лежал, его переход в положение сидя означал резко возросший тонус. Он был поражён: хотя, собственно, после предыдущей сентенции собеседника о Марксе и марксистах ничего, кроме этого, и ожидать было сложно.

– Я знаю, кто это, – сказал Витя, – То есть вы хотите сказать, что я разговариваю с Буддой?

Собеседник снова улыбнулся, если специфичное сочетание сарказма и скепсиса на его лице можно было так назвать. Чуть помолчав, он протянул руку (Витя снова непроизвольно отметил величавую плавность его движений) и указывая куда-то в область Витиного сердца, произнёс:

– Здесь Будда.

Затем он так же грациозно положил пальцы себе на грудь и сказал:

– Здесь Будда.

Описав рукой перед собою широкую и плавную дугу, он на мгновение задержал кисть в воздухе, глядя на расстилающийся пейзаж, как художник, любующийся особенно удавшимся ему мазком на полотне, и в третий раз произнёс:

– И здесь Будда.

Витя смотрел на него, а он на Витю. Вите пришло в голову, что выглядят они в этот момент, вероятно, как две впервые встретившиеся по одну сторону забора собаки, или как главы марсианской и земной цивилизации, шагнувшие навстречу друг другу после долгих предварительных согласований. Затем Витя подогнул ноги под себя и тоже уселся напротив него в корявом полулотосе, на который только и были способны его нетренированные колени. Подспудно Витя отметил, что ведёт себя согласно всем законам психологии: коль скоро собеседник идентифицирован, необходимо демонстрировать похожесть на него для достижения максимального раппорта.

Собеседник молчал, и на его лице на этот раз было некое подобие милостивого выражения. Ну да, подумал Витя, он же типа принц. Наследник царского престола. Кстати, весьма похоже, если учесть его манеры, осанку и жестикуляцию. Да нет, не может быть: какой, к чёрту, Будда?

– А что значит «Меня называли»? – спросил Витя, – Больше не называют? И давно вас так называли?

– Если говорить в понятных вам категориях – то «очень давно», – ответил тот, – Много лет назад. Или много жизней назад. Это важно? Будда? Сиддхартха? Вам мало того, что вы видите прямо перед собой? Вам обязательно это как-то назвать?

Он повернулся и снова сделал широкий жест рукой, словно обнимая расстилавшийся перед собою пейзаж.

– Если вы смотрите, – сказал он, – То вы видите. Зачем называть?

– Ну ладно, окей, – сказал Витя, чувствуя, что роль старичка-психиатра переходит уже к нему, – Но общаться-то как-то надо, правда? Вот ко мне вы можете обращаться «Витя». А я к вам?..

– Ну, обращайтесь «Сид», – сказал он, причём его ширина его саркастической ухмылки на этот раз, очевидно, должна была уже продемонстрировать крайнюю степень веселья, – Вы, американцы, ведь любите сокращённые имена?