Я почувствовал, что не могу оторвать взгляда от этих глаз.

Я буквально ощутил, что какая-то неведомая сила словно бы пригвоздила меня к месту, обволокла, лишила способности двигаться. И сама яблоня, и буквы «Срывать и есть яблоки с дерева запрещается!», и даже туловище змеи словно бы слились в мерцающий фон, и всё моё внимание было поглощено этим тяжёлым, неподвижным жёлтым взглядом.

Я оказался во власти странного чувства, вроде того, что испытывает человек на американских горках. Словно бы засосало под ложечкой, отчаянно забилось сердце, кровь живее побежала по жилам, я почувствовал поистине животное возбуждение в преддверии неведомой пока опасности… Но одновременно – пришло чёткое, недвусмысленное понимание, что этот взгляд обещает мне все, о чём я мог мечтать, и даже больше: что с этими глазами связаны любые мои мечты, все мои устремления. Все мои планы, даже самые несбыточные, осуществимы. Все мои страхи – глупы и не обоснованы. Все царства мира будут у моих ног, и я обрету силу, которая не будет знать преград.

Дрожь пробежала у меня по спине: я физически ощутил, что испытывает голодный волк, когда шерсть на его спине поднимается дыбом, когда в его ноздри ударяет запах свежепролитой оленьей крови… Я избран, я исключителен, я не просто сверхчеловек – я равен любым богам, которых когда-либо изобретала человеческая фантазия: нужно всего лишь делать то, что потребуют от меня этот взгляд, просто следовать той воле, которая смотрит на меня сквозь эти выпуклые неподвижные безжизненные глаза…

Но что это?..

Чья воля управляет мною через этот взгляд? Сколько сотен и даже тысяч лет могло потребоваться ей, чтобы обрести такую силу, способную мгновенно парализовать чужую волю, способную так безоговорочно возбуждать и подчинять, обещать и увлекать?..

Эта мысль успела лишь мелькнуть в моей голове, когда пружинистое тело змеи, обвивавшее ствол, дёрнулось, словно в спазме, крона дерева шевельнулась, и прямо к моим ногам с глухим стуком упало огромное красное яблоко.

Змея продолжала смотреть на меня в упор, но из её чуть приоткрытой пасти теперь раздавалось тихое, на одной ноте, но очень странное шипение: как если бы сотня людей, собравшаяся в одном месте, лихорадочно и наперебой спорили, переговаривались и проклинали друг друга, – но только шёпотом, шёпотом…

Этот взгляд велел мне поднять яблоко. И я понял, что невзирая на весь тот животный ужас, который ожидает меня сразу и навсегда, как только я его возьму, я всё же сделаю это: ибо я заплачу этим ужасом за невиданную мною доселе свободу… И я даже понял, за какую именно.

За свободу от химеры, называемой совестью.

Я вздрогнул, словно от удара током, и проснулся.

– Скажите, пожалуйста, куда мне отсюда идти?

– А куда ты хочешь попасть? – ответил Кот.

– Мне все равно – сказала Алиса.

– Тогда все равно, куда и идти, – заметил Кот.

– Только бы попасть куда-нибудь, – пояснила Алиса.

– Куда-нибудь ты обязательно попадешь, – сказал Кот.

– Нужно только достаточно долго идти.

(Льюис Кэрролл, «Алиса в стране чудес»)

Когда Витя открыл глаза, над ним шелестела буйная зелёная листва. Низко склонившаяся прямо перед его лицом ветвь дерева напоминала гигантский полог над кроватью, однако жёсткая земля и впившийся в ребро древесный корень никак не создавали ощущение перины. Поморщившись, Витя повернулся, что стоило ему неприятной судороги во всём теле, и опёрся на локоть.

Всего в нескольких шагах от него на земле сидел со скрещенными ногами (в идеальном «лотосе», как Витя сразу отметил) смуглолицый человек в рясе. Он сидел боком к нему, однако сейчас, – по-видимому, когда Витя зашевелился и привстал, – он повернул голову и смотрел на него внимательными глазами.