«Ишь ты, куда забрались, – думал Ящер, – на другой конец света. И правильно сделали». Его-то отец вернулся на родину и маялся ещё пять лет по лагерям. Приехал домой не героем войны, а беззубым зэком с явными признаками туберкулёза. «Сколько лет прошло, а на родину тянет, одна делегация за другой – всё едут и едут. Благо послабление вышло – разрешают им смотреть на наши достижения».

Чинно прошли чопорные англичане – сэры и «сэрицы», как он их мысленно называл; французы – о-ля-ля, оставили за собой шлейф нездешнего парфюма. Вот и американцы, вечно жующие жвачку и нагло ему подмигивающие. А это что за маскарад? Пошли приветливо улыбающиеся индусы в чалмах и без. Ящер невольно улыбнулся им в ответ, сняв на мгновение обычную маску безразличия. И вдруг – кто это? Среди индусов шёл наш. Тоже в чалме, и лицо загорелое, но Ящер был уверен, что наш.

Он загородил ему дорогу и сказал:

– Отойдёмте, товарищ, поговорить надо.

Индус заверещал что-то на непонятном языке, но Ящер был неумолим: ловко отсёк мнимого индуса так, что тот не мог двинуться с места, не мешая при этом проходу группы.

Отведя его в сторону, сказал:

– У тебя есть два выхода: либо ты валишь отсюда и больше не появляешься, либо вызываю контору.

«Индус» продолжал возмущаться. Ящер взял рацию и, отвернувшись от задержанного, произнёс:

– Первый, первый, приём.

«Индус», продолжая что-то говорить, в один прыжок оказался у двери – и был таков.

Кира, наблюдавший всю сцену, подошёл к Ящеру:

– Слушай, как ты их колешь? Ума не приложу. Индус как индус – загорелый, ничем от своих собратьев не отличается. Научи, я тоже так хочу.

– Этому не научишь, – пробасил Ящер, усмехаясь в усы и разводя длинными руками гандболиста, – вижу и пэцэ.

Он так и произносил: «Пэ-цэ», дабы не ругаться матом, а эмоцию выразить. Подошёл Циклоп, и Ящер вместе с Кирой удалился от гостиницы, избегая лишних глаз и ушей, чтобы продолжить начатый в зале Центрального телеграфа разговор.

– Так что, ты и вправду можешь с работой помочь или так, идейками разбрасываешься? – В голосе Киры звучал неприкрытый скепсис.

Ящер усмехнулся:

– Думаешь, ты у меня первый? Я из вас, лоботрясов, трудовые кадры кую уже не первый год. Трифонова знаешь?

Кира даже присвистнул. Кто же не знал Трифонова! Тот был начальником отдела снабжения гостиницы. Перед ним заискивали все: от уборщиц до начальства. А он, хитрец, дёргал за нужные ниточки и открывал любые двери.

– Мой питомец, мой… Я его ещё в шестидесятых запустил в нужном направлении, а сейчас он другим помогает. Не бесплатно, конечно. Он из тех же, что и ты. Фарцевал, стилягой был, рок-н-ролльщиком, мать его. Не любил я эту публику, дрался с ними на улицах. Но он хитрее оказался: пристроил меня в «Националь» «вратарём». Чтобы я тоже к сладкой жизни прикоснулся, а заодно пускал его в гостиницу – перехитрил, подлец. А потом, когда я связями оброс и понял, что к чему, уже я из него человека сделал. Определил экспедитором в отдел снабжения. Дальше уж он сам раскрутился. В общем, если надумаешь, мигни правым глазом.

Кира думал неделю: прикидывал так и этак – не получалось жить в Советском Союзе и не работать.

Ящер оказался человеком слова. Устроил встречу с Иванычем – Виктором Ивановичем Трифоновым – у Киры дома, подальше от посторонних ушей. Собственно, совещались двое: Ящер и Иваныч. На Киру они не обращали никакого внимания, как будто его и не было вовсе. А потом нарисовали ему такой путь наверх, что он впал в тихую панику. Начинать нужно было с простейшей работы: грузчиком в магазине, слесарем или дворником в ЖЭКе, чтобы получить трудовую книжку.