Я говорю это Эльзе – мы гуляем по набережной под жгучим солнцем. Идет третья неделя моего пребывания на Карантине. За это время изменилось многое и многое стало для меня привычным. Прижиться можно где угодно – особенно когда нет альтернатив.

Окружающее больше не кажется мне враждебным, я не вздрагиваю от шорохов, не ищу подвоха в каждом слове и знаке. Подсознание трудится, и его работа дает плоды: я осмысливаю понемногу факт своего возрождения и то, что после Карантина меня ждет еще какая-то жизнь. Осмысливаю и задаю вопросы – и себе, и Нестору – пусть пока почти все они остаются без ответов.

Наши отношения с Эльзой тоже стали другими. Это произошло скачком, сразу – после события, что изрядно нас напугало. Напугало своей неуместностью – будто отлаженный механизм этого места дал сбой. Будто что-то внешнее, грозное вмешалось в здешний безмятежно-ровный ход вещей.

Все случилось на одной из первых наших совместных прогулок: семиэтажное здание, мимо которого мы проходили, внезапно стало падать. Просто рушиться вниз – будто мощный заряд взрывчатки раздробил его опоры. Раздался грохот, огромные куски бетона полетели сверху, покатились слева, прямо на нас и дальше – на других прохожих, омертвевших от ужаса, к балюстраде, к морю. Нас окутало облако пыли, закупорив ноздри; я услышал крики с разных сторон, кажется кричала и Эльза…

Не успев ничего подумать, я схватил ее за руку и потащил вперед, каждый миг ожидая удара, осознавая, что нам, конечно же, не вырваться, не спастись. Но мы вырвались – полузадохнувшиеся, полуслепые от пыли. Откашлявшись и чуть отдышавшись, я оглянулся: позади было пыльное облако, поднявшееся до неба. Потом оно стало рассеиваться и вскоре исчезло без следа: на променаде не оказалось ни камней, ни повреждений, ни корчащихся от боли жертв. Все выглядело как прежде, лишь в череде зданий образовался провал, пустое место, словно от выбитого зуба.

Нужно отдать должное моей соседке, она быстро пришла в себя. Вскоре мы уже, пусть несколько нервно, пытались шутить – и над инцидентом, и над собой. «Ты прямо герой», – покачала головой Эльза и рассказала тут же историю о своем бойфренде, с которым их как-то ограбили прямо в центре Нью-Йорка.

«Ты знаешь, что сделал тот герой? – усмехнулась она. – Побежал прочь, полетел как олень, оставив меня одну. Только крикнул – мол, догоняй – а потом заявил, что поступил как мужчина. Что лидировал, показывал путь… Тогда я решила, что не буду с ним больше жить – это было одно из самых мудрых моих решений!»

После случая со зданием в ней будто переключили тумблер, вся ее отстраненность куда-то делась. У нас даже начались попытки физического контакта: Эльза стала брать меня за руку, порой норовила тронуть за плечо, а то и мазнуть бедром. Дальше этого, впрочем, дело не заходило – все же ненастоящесть тел никто не отменял. Зато я узнал многое про ее первую жизнь – она рассказывала в деталях про родительское поместье с лошадьми и площадкой для поло, про учебу в Арлингтоне и первую работу в столичной мэрии… Все это вспоминалось ей большими кусками; она тут же делилась ими со мной. Я выслушивал ее, слегка завидуя – с моей собственной памятью все не гладко. Впрочем, некоторый прогресс есть и тут – кое-что вернулось, и к тому же я научился подбирать сновидения, постепенно заполняя пробелы. Сам, без Нестора, хотя, конечно, в первые дни его помощь была изрядна.

Он, однако, тоже делал ошибки – так, выбранные им сны о русском миллионере Бревиче ничем мне не помогли. Мое сознание так и не смогло шагнуть по цепочке к прошлому, как рассчитывал Нестор, и это ощутимо его расстроило. «Больше никаких „назад навстречу“, – заявил он мне. – Сосредоточимся на вашем детстве и на математике – нужно двигаться последовательно, а не прыжками вбок!» Так мы и движемся теперь – с переменным успехом.