– Вовек доброты вашей не забуду, царь-батюшка! – вновь рухнула на колени Милица и принялась целовать огромную руку.

– Полно, дитя, – снисходительно позволил ей встать Петр Алексеевич.

– Это высочайшая честь для нас, – спокойно заговорил отец Милицы. – Но могу ли я отпустить свою малютку в этот большой мир, соблазнов много в крупных городах.

Александр Данилович хмыкнул: как можно государю перечить?

– Тревоги за чада похвальны, но воспитываться она будет самой Ларисой Константиновной, – едва заметно дернулась скула Петра Алексеевича, не привыкшего к отказам. – Али ты мнишь двор мой рассадником порока?

Отец беспомощно покачал головой. Это не было просьбой или предложением. Это было приказом. Милица станет еще одним котом красивой Ларисы Константиновны.

– И вот еще, – напоследок придумал государь, – соберите мне ваших украшений. Нравятся они Лариске и прочим по душе придутся.

Он указал Александру Даниловичу и тот расторопно передал главе семьи два тугих и увесистых кошеля.

– Завтра на рассвете приходи к нашим палатам. Вещей много не собирай. Молодость дана для того, чтобы блистать, а не скромничать, – Лариса Константиновна погладила новую протеже по плечу.

Отъезд ко двору государя пугал, волновал и будоражил. Милица и помыслить не могла, что жизнь ее одним днем столь круто переменится. Рада этому была, видится, одна лишь Агафья, которая внезапно сделалась ласковой и стала звать Милицу дочерью.

– Поедешь в столицу, доченька, не забывай о семье, – ворковала Авдотья, собирая некоторые пожитки дочери. – Украшения наши показывай, глядишь, и мы вслед за тобой переберемся !

Один только отец выражал сомнения. С печальным видом он смотрел на раскрытый сундук и думал о том, что не будь у него Агафьи, он бы дочь никуда не отпустил. Потом он встал и сказал:

– Царский двор много искушений готовит, он тебя испытывать станет. Не поддавайся соблазнам, помни, что ты девица достойная, видная…

Милица мало что поняла из этого, лишь тепло поцеловала родителей и поспешила прощаться с Ариной. Подругу она отыскала в плачевном состоянии. С видом древней княжны, тоскующей по князю, отправляющемуся в дальний поход, она сидела в кресле скорбной страдалицей.

– Я уж думала ты не снизойдешь до меня, – не оборачиваясь сообщила она.

У Арины был очень странный дом. Поскольку отец ее вел дела с иноземными купцами и торговцами, комнаты свои он обставил по-европейски. Вот только в остальном, дом их напоминал больше палаты боярские, поскольку дед Арины гордился своим положением и ценил все исконно русское.

– Что ты! – воскликнула Милица, подлетая к подруге.

Та не очень грациозна встала и жестом указала, что сейчас не очередь Милицы говорить.

– Ты предала нашу дружбу, – скорбным тоном начала Арина.

Только теперь Милица заметила, что подруга нацепила на себя темные платья, которые прежде не надевала. Вероятно, чтобы казаться более удрученной. Хотя, красных бус не сняла.

– Вовсе нет! Как?

– Сама не понимаешь? С чего ты едешь в Москву и этот странный город… как его?..

– Санкт-Петербург, – подсказала Милица.

– Именно! Почему? Ведь я веселее и умнее, а отец мой влиятельнее!

Милица покачала головой, ей совершенно не нравились подобные разговоры, но когда Арина была раздосадована, она так и источала злобу. Также быстро она переставала гневаться и оборачивала ситуацию так, словно ничего и не случалось. Милица предпочитала просто переждать бурю, полагая, что в Арине говорит жестокая обида.

– Ты мне больше не подруга, Милаша! – воскликнула Арина, утирая нос рукавом. – Подруги так не делают! Ты же знала, как страстно я желаю… я… я… – и слезы снова брызнули из ее темных покрасневших глаз.