Настырный Артур никак не мог угомониться.

– «Аве Мария», «Марш юных нахимовцев», «Вместе весело шагать». И… «Крылатые качели».

– Вы пели в хоре! – радостно завопили все четверо разом.

– Вы меня раскрыли, – улыбнулась я. – По мнению моей мамы, хорошая девочка из хорошей семьи должна окончить музыкальную школу. Без этого никак.

– И вы?..

Лев поднял голову от рояля, не переставая наигрывать. Его лицо закрыто длинной гривой, но от вида длинных сильных пальцев, что нежно касаются клавиш, можно просто захлебнуться слюной. Хорош… Как хорош!

– А? – Я поняла, что у меня спрашивают. – Я? Нет. Я бросила.

– Почему?

– Бунт.

– И вам позволили? – с таким ужасом в голосе сказал Иван, словно ему безжалостно сообщили, что Бузову приняли на хоровое пение в консерваторию.

– Да, – с удивлением посмотрела я на него.

Нет, мы с мамой, конечно, не разговаривали какое-то время, она обижалась. И злилась. Но мое решение приняла.

Снова взгляды.

И я внезапно понимаю, кого они мне напоминают. Они как Клео, только в человеческом и мужском обличии. А с точки зрения эстетического наслаждения не только составят ей конкуренцию, но и выиграют в этой борьбе, прости, Клеопатра. – А вы можете спеть «Крылатые качели»? – улыбаюсь я им.

Ну хотят мужчины показать класс и поразить даму. Вот пусть показывают и поражают. Зачем я буду им мешать?

– Слушайте! – Иван смотрит на своих с детским восторгом. – Что ж мы про «Качели» забыли? И в концертную программу не поставили.

– А ты их в детстве не напелся?

А вот Артур эту песню не любит, вон как скривило. А ты думал? Мало того, что перечислю песни, так еще и назову ту, которую ты любишь или умеешь петь? Ага, сейчас. Зря, что ли, я ваши концертные программы отсматривала?

Кто кровожадный?! Я! Кому коварство второе имя? Мне!

Но ребята сдаваться не привыкли и вызовы, судя по тому, как зашевелились – любили.

Лев оторвался от наигрывания чего-то страдальческого, похоже, собственного сочинения. У Артура заблестели глаза, он словно очнулся. Иван и Сергей, правда, как что-то расписывали на нотных листах, так и продолжили.

– Только мне текст нужен, – не поднимая головы, быстро что-то набрасывая и одними губами напевая, проговорил Иван.

– Не, молодец какой, – возмутился Артур. – Он текста не помнит, можно подумать, мы всю ночь учили.

– Ты их все равно никогда не помнишь, – беззлобно поддел его Иван.

– Да ладно, сейчас все будет. – Лев уже колдовал у ноута в другом конце репетиционного зала.

Зашуршал принтер.

– Готово. Текст. Ноты.

– Ты тональность на две ступени вниз убери, – бросил Иван, взглянув на листы. – Мы взопреем там петь.

– Не по десять лет.

– Ой, где наши десять лет…

– Ага. По два часа утром, по два – вечером. Спевки, репетиции, фортепьяно, ансамбль. Жизнь за станком. Хор мальчиков-зайчиков, – проворчал Артур. – Гастроли, самолеты, гостиницы.

– Можно подумать, ты когда-то хотел по-другому, – тихо проговорил Сергей. – С того самого момента, как первый раз на сцену вышел. И почувствовал зал.

– Ладно. Хватит философии, – скомандовал Лев и обернулся к Ивану. – Ты партии накидай пока.

– Пять минут.

Отложил одни листы, принялся за другие. Сергей прикрыл глаза. И на лице у него расплывалось широкое, безграничное блаженство.

– Ванька у нас гений, – с внезапной искренней теплотой и гордостью проговорил Артур.

– Я думала, вы все тут…

– Как бы мы ни гордились и, порой, ни кичились своими вокальными данными и выучкой, но гений тут один.

– Перестань, ты меня отвлекаешь, – проворчал Иван.

Вот честно, я думала, что Лев возмутится. Но он лишь улыбнулся одними глазами, тепло и мягко. Не думала, что он так умеет. И согласно кивнул. Сел за рояль – и в зале поплыли звуки «Качелей».