– Папа, дай знак… мои слова тебя повеселили?

Он кивнул и даже тихо прошептал:

– Ну, Наташка, какая из тебя опора?

Тут он как будто почувствовал резкую, нестерпимую боль где-то глубоко внутри. Его лицо исказила гримаса, он запрокинул голову на подушки, застонал, и я больше не смогла добиться от него ни слова. Я выскочила из комнаты, крича:

– Быстрее! Сюда! Врача, срочно!

Сбежалась челядь.

– Идите скорее! Поддержите его! – Я продолжала кричать, хотя слуги уже помчались к отцу. Меня они взяли под локти и потащили в покои, приговаривая:

– Барышня, всё будет хорошо, и папа ваш обязательно поправится, ведь сильный-то мужчина какой, – и тому подобную чушь.

– Оставьте меня!

Рухнув на кровать, я закрыла лицо руками, не в силах сдержать слёзы. Дверь отворилась, вошел Федор. Я села и он сел спиной ко мне, облокотившись о мою спину, а я, точно каменная, никак на это не отвечала. После произошедшего с отцом мы больше ни разу не разговаривали, а если и встречались ненароком, то я проходила мимо. Я не позерствовала: в душе не было никаких чувств по отношению к нему.

– Ну что, Наташа, ты всё папу своего оплакиваешь? – наконец спросил он.

Я не отвечала, продолжая тихонько всхлипывать.

– А мужа родного тебе не жалко? Посмотри на меня! Я хочу, чтобы ты увидела мое лицо.

Я не подчинилась, поэтому он обошел кровать, взял мои руки и с силой отдернул их от лица. Мне показалось, что в его глазах мелькнула тень жалости. Я резко поднялась и сказала:

– Не смей меня жалеть, ведь это ты – причина моих страданий!

– Нет, Наташа, ты ошибаешься.

– Ну что ты хочешь мне сказать? Что это я сама – причина? Я от тебя ничего другого и не ждала!

– Не-е-ет, Наташа, это просто жизнь, – ответил он.

Не найдя слов, чтобы ответить на это, я ударила его по щеке так, что голова отлетела к плечу. Я вложила в пощечину всю свою силу, всю злость и обиду. Гордо подняв голову, я молча смотрела ему в глаза.

Чуть сощурясь, Федор потер ушибленную щеку и сухо отчеканил:

– Ты помнишь, как я говорил, что ты больше никогда, никогда не посмеешь меня ударить? А если посмеешь, то будь готова держать ответ!

И он врезал мне кулаком в грудь – так, что я упала и осталась сидеть на полу, не в силах произнести ни слова. Я изо всех сил пыталась не плакать: не хотела, чтобы он видел мои слёзы, старалась не выказать боль, которую он мне причинил. Не могла я позволить, чтобы Федька увидел, что я уязвима, что я слабее его и что его проявления бессилия терзают мое тело. «Пусть лучше я буду сильной, буду как Катя! Он причинит мне боль, а я буду улыбаться…» Поднявшись, я гордо выпрямилась и сама пошла к нему, с вызовом бросив в лицо:

– Ну, слабак, бей! Если ты думал таким образом унизить меня – попробуй! Но я говорю, смотря прямо в глаза: тебе это не удастся! Вот она, цена твоей любви, теперь я ее знаю! И ты знай: никогда не сломишь ты моего духа! Никогда я тебе не подчинюсь!

– В своем ли ты уме?! Что творишь?!

Я смотрела на мужа, и в этот момент он был для меня ничтожен и жалок. Слаб тот мужчина, который позволяет себе ударить женщину!

Мой презрительный взгляд распалил его еще больше, и, не дав мне ответить, Федька ударил еще раз – в живот. Согнувшись от боли, я валялась на полу, но тут же вскинула голову и с ненавистью посмотрела ему в лицо. Мои глаза жгли его. Федор передернулся, перешагнул через меня и вышел, от бессилия хлопнув дверью.

Как же плохо мне было в тот момент, не могу описать словами… Всё смешалось во мне от его удара. Я больше не отделяла хорошего Федора от плохого – в одночасье всё встало на свои места. Мои чувства, ранее пребывавшие в хаосе, вдруг разложились по полочкам – я увидела истинного Федора, о котором меня предупреждал папа, и тут же захотела остаться вдовой! Пришло осознание, что из-за своего упрямства я совершила роковую ошибку и мне никак не выбраться из сетей, в которых я сама себя запутала. Боль немного поутихла, я выпрямилась.