Через некоторое время в дверь робко постучали. Я чуть не подпрыгнула от радости, но услышала робкий голос служанки. Я смотрела на нее с надеждой: быть может, он послал за мной? Но я ошиблась: граф Петр Борисович приглашал гостью к обеду.

Я не замедлила явиться. За столом, кроме старого хозяина, никого не было.

– Наталья Дмитриевна, голубушка, составьте компанию старику. Я не понимаю, что происходит в доме, куда все разбежались? Вас и за завтраком не было… Может, вам не понравилось, и вы голодовку решили объявить?

– Дражайший Петр Борисович, я просто устала после долгой дороги, вот и не вышла к завтраку, но с удовольствием с вами отобедаю.

Граф улыбнулся и велел подавать закуски. Мы мило беседовали об отце, о петербуржских новостях… Мне совсем не скучно было с этим добродушным стариком, который даже к слугам своим обращался вежливо и учтиво.

– Наташенька… можно я вас так буду называть, по-отечески? – Я улыбнулась и кивнула. – Ну, коли нас никто более не удосужился посетить, разрешите предложить вам и далее составить мне компанию: ангажирую вас на прогулку по поместью. Я в ближайшие дни должен уехать по делам, так вот хочу со своей гостьей пройтись в охотку по окрестностям. Позволю себе заметить: здесь много интересного.

Это было наилучшее предложение, которое сейчас мог сделать мне граф. Нужно было приятно скоротать время до вечера, и я радостно согласилась.

Мы неспешно прогуливались по аккуратно подстриженным аллеям. Граф рассказывал мне обо всем, что мы видели, а я внимательно слушала.

– После смерти Варвары Алексеевны, жены моей, и нашей дочери Анечки жизнь в Петербурге стала для меня невыносимой. Я люблю и Вареньку, и Николая, но… это другое. Анечка была сильно привязана ко мне, а я в ней просто души не чаял… – он помолчал немного и вздохнул. – Вот завершу на земле кое-какие дела, да к ним отправлюсь, заждались они…

– Петр Борисович, что вы такое говорите… – пролепетала я, не зная, как отвлечь старика от грустных мыслей.

– Николая вот женю… – и вдруг он встрепенулся. – Наташа, а пойдемте, я вам одну диковинку покажу, думаю, вам интересно будет.

Мы шли среди ровно подстриженных лип центральной аллеи, ведущей к павильону Эрмитаж (граф называл его французским), где на невысоких постаментах красовались статуи древнегреческих богов. Петр Борисович гордо сообщил мне, что всего скульптур в парке более шести десятков.

Удивительной красоты павильон оказался совсем небольшим. К прямоугольному центральному зданию примыкали округлые выступы, образуя подобие цветка с четырьмя лепестками. Эрмитаж был предназначен только для избранных гостей хозяина, желавших уединиться во время балов и приемов, которые устраивал Шереметьев.

Граф провел меня внутрь. В одной из округлых частей павильона была кабина с диваном, присев на который, мы стали медленно подниматься на второй этаж (первый предназначался исключительно для прислуги). Каково было мое удивление: я не увидела ни слуг, ни механизма, при помощи которого это производилось, – вот уж воистину диковинка. Граф показал мне также, как изящное устройство бережно поднимает наверх накрытый для гостей стол. Мне подали кофий, а графу чай. Удобно расположившись, я с удовольствием отведала ароматного напитка. Потом граф провел меня в кабинет. Он указал на свой эскизный портрет, висевший над столом.

– Этот портрет писала Анечка, когда ей было пятнадцать. Страшная кончина помешала моей дочери его завершить… Вот так и оставил, не хотел, чтобы чья-то рука портила священный труд моей Анечки.

Я вышла из кабинета, оставив графа наедине с его тоской. Сколько лет прошло, а он так и не смирился с ее кончиной!