– Уезжать тебе, девонька, надобно. Бросать всё, вещи, лошадей – и уезжать.

Ее слова привели меня в чувство. Я вскочила.

– Лошади, как же я могла забыть! Как мои лошади?

Она улыбнулась.

– Вот ты заполошная, Наташка! Как ты можешь лошадей с матерью ровнять?

– Уж если вы говорите, что для мамы это лучший исход – уйти, так и не увидев, как я выросла, – так, наверное, и надо. Я почему-то верю вам и буду просить Бога, чтобы он упокоил ее душу. Скажите, как она покинула этот мир: ушла сама, заболела, или ее кто-то лишил жизни? Если кто-то посмел силой отнять у нее жизнь, я найду его, обязательно найду и в отместку заберу его жизнь.

На что Вера улыбнулась и сказала:

– Горячность свою лучше оставь. Повторяю тебе: свою жизнь пытайся отследить, ведь она утекает капля за каплей, покидает твою душу, твое тело. Чем ближе ты к своим страстям, тем сильнее поток уходящей из тебя жизни.

– Расшифруйте, Вера, я не понимаю, ни одного слова не понимаю.

– Не стану, девонька, и ни о чем предупреждать тебя не буду: мне запрещено! Прошу лишь об одном: отвратись от страстей, уйми гордыню, спрячь непокорность и поворотись лицом к высшим силам, к высшему разуму. Тогда, возможно, линия твоей судьбы поменяется.

Если честно, я не придала значения словам хозяйки, не хотела верить ее пророчествам. Мне казалось, что она зачем-то пытается запугать меня. И тут я взглянула на Веру и увидела, что она смотрит на меня с сожалением. В ее глазах больше не было ненависти. Грустно улыбаясь, она покачала головой:

– Ну что же, Наташа, лети! Лети на свой свет, ежели он так манит тебя, маленькая яркая бабочка.

Я кивнула ей и улыбнулась в ответ. Мне казалось, что ее слова не предвещают ничего плохого и сказала она только хорошее: впереди жизнь, яркий свет, а я легкая и красивая бабочка.

– Вера, Вера, – я взяла ее за руку, – как нам поскорее уехать отсюда? Мне кажется, что ваш муж не так благосклонен ко мне, как вы.

– Ты права, девонька. Мы хотим оставить у себя Анюту: она очень понравилась моему сыну, поразила его своей статью, своей косой. Душа его тоже не совершенна, упивается он своим тщеславием… задумал, чтобы дети его были на Анечку похожи – такие же, как она, огромные богатыри. Хочет собрать армию да царицу прогнать взашей.

Я усмехнулась.

– Аньки уж точно не хватит, чтоб целую армию народить. Она, конечно, баба крепкая, здоровая, деревенская, но нету в ней той твердости, той стойкости, которую он себе выдумал.

Вера кивнула и заулыбалась.

– Анна очень хорошая девушка, она любит тебя и очень переживает, хотя старается этого не показывать. Глупая… защищая тебя, она пытается играть в наши игры, жить по нашим правилам. Но от меня-то ничего не скроешь, я вижу, что Тимофей ей не нравится, даже если и вспыхнули в ней поначалу чувства, так это больше из-за тебя, девонька. Хотела нос тебе утереть, место твое показать – обидела ты ее сильно. А Тимофей в ней все чувства убил своим безграничным тщеславием. Она, видать, поняла, что хочет он ее как корову использовать, которая что ни год здоровых и крепких бычков приносит. Вижу уже, что не хочет она с ним оставаться и тем более замуж за него идти. Очень переживает по этому поводу, хоть виду и не кажет. Уезжайте вы скорее, уезжайте… неизвестно, что еще в голову взбредет и мужу, и сыну. Они ведь могут народ собрать, распять тебя на кресте да понести в Петербург, а там уж бросят али сожгут возле любого богатого дома, который им дворцом покажется.

Я призадумалась, как нам убежать. Она усмехнулась.

– Не думай, об этом, милая, не думай. Я вам сегодня ночью сама помогу. Лошади твои в порядке, особенно бес вороной. Очень он скучает по тебе, хочет видеть свою хозяйку. Да и гнедой почти в порядке, ногу ему подлечили, я думаю, к ночи совсем заживет. Уезжайте на рассвете, до того как солнце встанет, пока все спать будут. Я сама помогу, запрягу коляску и всё подготовлю, выведу вас и выпущу.