Та замотала головой, замычала что-то бессвязное и отвернулась. Накрывшись одеялом, начала громко сопеть, делая вид, что спит. Вера отошла от нее, и я поняла, что из ее глаз катятся горькие слёзы. Хозяйка повернулась ко мне и злобно сказала:

– Вот, посмотри, что твоя царица и ее режим сделали с моей сестрой. Они всё в ней разрушили, растоптали и погубили. Такие же как ты «важные птицы». Да где тебе понять простого человека, разве ж ты ведаешь горести и чаяния простого люда!

Боль, отчаяние, горе слышались в голосе Веры, и я поняла, что она очень сильно переживает за эту женщину, свою сестру. Видно, с ней приключилась беда, и это как-то связано с влиятельными персонами в столице. В том, что с ней произошло, был замешан либо двор, либо кто-то из высшего сословия.

– Вера, пожалуйста, дайте мне спуститься вниз по нужде. И где Анна? Я хочу говорить с ней.

Она усмехнулась.

– Ну, раз хочешь, иди. Коли не боишься честного народа, не боишься встретиться лицом к лицу с теми, кого всегда презирала и кого ровней не считала.

– Я никого не ставлю ниже себя, вы глубоко ошибаетесь, считая меня высокопоставленной особой. Я обычная девушка и не виновата, что родилась в богатой и уважаемой семье. Я выросла на дворе вместе с крестьянскими детьми и была этим очень довольна. Это самые счастливые воспоминания, которые я храню.

Но она словно не слышала и не верила мне.

– Ну как же, небось матушка-то твоя – разгульница, невенчанная женка безбородого нечестивца.

Я подошла к ней вплотную и тихо сказала:

– Не смейте так говорить о моей матери. Вы не знаете, кем она была, и никогда не узнаете. Вы не смеете ее оскорблять, я этого не потерплю. Пусть меня хоть на кусочки порежут, но если вы еще хоть раз позволите себе непочтительно высказаться о моей родительнице, вас постигнет самая страшная участь.

Я бросила это ей в лицо, и от неожиданности Вера оторопела. Она уже привыкла, что я испытываю перед ней страх и какое-то благоговение. Поднеся к моему лицу свечу, она начала внимательно всматриваться в него и вдруг тихо сказала:

– Прости, больше я твою матушку не трону, вижу в твоих глазах, что правду говоришь.

Отодвинувшись в сторону, она пропустила меня вперед. Я спускалась по лестнице к ней лицом и повернулась, только преодолев последнюю ступеньку и оказавшись на полу. Тут я увидела огромного мужика с черными кудрявыми волосами и косматой бородой. Он буравил меня маленькими глазками. Потом за мною следом спустилась Вера, и он спросил:

– Эта что ли?

Она как-то неуверенно кивнула.

– Да, ты не лезь, я сама с ней разберусь, сама буду задуманное вершить.

Вера поспешила взять меня за руку, накинула на плечи пуховый платок и вывела из горницы. Показала, где можно справить нужду и умыться.

– Ты потом в дом сразу не ходи. На задворки зайдешь, там огород и маленькая сараюшка. Хочу с тобой с глазу на глаз поговорить, чтобы не слышал никто.

Я поспешно согласилась, сделав кроткое лицо и всем своим видом показывая спокойствие и покорность судьбе. Она подняла вверх палец, склонила голову набок и прищурилась:

– Не ври, слышишь, не ври мне, Наташка, не смей обманывать. Я всё-всё про тебя знаю. Только-только ненавидеть тебя перестала! Не порть обедню.

Вера развернулась и резко начала удаляться в сторону дома, откуда с крыльца выглядывал ее сын Тимофей. С ним стояла и Анна, испуганная, бледная, она как-то вся поникла и уже не казалась великаншей.

Пошли вторые сутки нашего здесь пребывания, пробил полдень. «Хорошо бы пробраться на конюшню, проверить, не сделали ли они чего худого с моими лошадьми», – подумала я, когда умывалась из ведра, которое стояло на краю колодца. Закончив свой нехитрый туалет, я двинулась туда, куда просила Вера.