А он еще добавил:

– Мать моя видящая, она всё знает. И про нее тоже знает. Ей бы не кобениться, а подобру с тобой остаться. Так она хотя бы жить будет, пусть и не такой распрекрасной жизнью, как сама себе напридумывала. Но хоть жизнь ее продолжаться будет. Ну да Бог с нею. Ей, свинушке, не велено вниз спускаться, если чего хочет – принесут. Умыться дадут и нужду справить. Я за сестрой пришел, ей есть пора, и за тобой, Аня: хочу, чтоб ты всё время рядом была.

Я от негодования фыркнула.

– Да как ты… – и не успела сказать «смеешь».

Анна посмотрела на меня так, что в ее взгляде я увидела всё: и прощение, и любовь ко мне, и недоверие этому Тимофею, и исходящую от него опасность. Я осеклась и решила не испытывать судьбу: нутром почувствовала, что, если я хоть что-то скажу, худо мне будет. Я молча закивала и осталась сидеть на тюфяке, подтянув под себя ноги. Вежливо и тихо попросила Аню принести мне попить и, может, корочку хлеба. Тимофей передразнил меня:

– Ой, корочку хлеба ей принесите, гляньте, какая бедняжечка, – и повернулся к Анне. – Анька, не смей ей верить, не смей! Змея она подколодная, змеища, – мать моя сроду не ошибалась!

Анна спокойно встала и, не сказав мне ни слова, пошла за этим поганцем Тимохой, прихватив с собой девочку.

Дверь закрылась, и я осталась в темноте. С ужасом понимая, что девочку-то он увел, а тетку оставил, я с испугом прислушалась. Было слышно, как она тихонечко повизгивает. Я сидела и боялась вздохнуть, чтобы не выдать свое присутствие. От страха не могла пошевелить ни ногой, ни рукой. Вдруг я услышала учащенное дыхание, оно приближалось, и я поняла, что женщина подходит ко мне. Сообразив, что сильнее бояться просто невозможно, я резко вскочила и пошла ей навстречу, громко спрашивая:

– Чего тебе от меня надобно? Чего ты хочешь? Чего тут дышишь?

В ответ она начала хохотать. Сначала это было похоже на вскрики дикой птицы, потом раздались грубые гортанные звуки, словно звериный рык. Если бы я могла видеть эту зловещую картину, то, наверное, умерла бы от страху, но темень стояла непроглядная. Я боялась наткнуться на сумасшедшую, попасть ей прямо в руки. Мне отчего-то казалось, что она показывает на меня пальцем. Обойдя ее, я подбежала к люку и начала стучать что было силы:

– Выпустите меня, я хочу в туалет, выпустите, вы обещали, что дадите мне справить нужду.

Крышка резко откинулась и с грохотом ударилась об пол. На лестнице стояла Вера со свечой. Увидев ужас на моем лице, она отшатнулась.

– Ты что, что такое увидела? В себя заглянуть умудрилась? Что тебя как испугало? Только ты сама себя напугать можешь, да твоя собственная участь может вызвать такие чувства… Так что же ты увидела?

– Здесь находится умалишенная, мне очень страшно быть с ней в одном помещении.

Она усмехнулась:

– Для кого умалишенная, а для кого ангелом поцелованная. У нее гораздо больше ума, простоты и святости, чем у тебя.

Вера прошла вглубь комнаты, осветила женщину, и я увидела, что она сидит на топчане Вериной дочки, свернувшись калачиком и изображая маленькую девочку, за которой ночью приглядывает. Там лежала кукла, женщина нянчила ее и что-то бормотала себе под нос, чем напугала меня еще больше. Вера подошла к ней, стала гладить по голове и все повторяла:

– Ну что, Марийка, как ты, Марийка?! Как ты с этой непотребной рядом спала? Не обижала она тебя? Марийка, моя маленькая, самая смышленая, самая красивая сестренка, как ты себя сегодня чувствуешь? Может, что-то поменялось и ты спустишься вниз и наконец-то соединишься с нами? Ведь мы по тебе скучаем и хотим быть с тобою вместе.