В трубке раздавались хриплые гудки: один за другим они лились, до боли знакомые и необходимые. Энтони терпеливо ждал, поглядывая на часы. Ещё не было и шести утра, но он знал, что как отец может безнаказанно разбудить сына в неположенное время. Всё кругом ещё спало, дом дышал покоем. С каждым годом тишина становилась всё нужнее ему; он осознавал это и с горечью говорил сам себе: «Я действительно старею».

Гудки прекратились. Кто-то на том конце провода снял трубку и шёпотом спросил:

– Опять ты?

В голосе Бертрама не прозвучало и тени родственных чувств, но не было также недовольства. Энтони с гордостью решил, что сын всё ещё уважает его. Между тем он отметил: Бертрам говорил бодро, словно не спал уже давно. Неужели он ждал этого звонка?

– Опять я, – подтвердил Энтони вполголоса.

– Снова о…о ней? – презрительно спросил Бертрам. Джоанна внушала ему такое отвращение, что он старался даже не произносить её имени.

– Именно. Будь добр, не говори так о моём маленьком ребёнке.

– Я должен угождать какой-то девчонке только потому, что она – твоя НЕЗАКОННАЯ ДОЧЬ? – прошипел Бертрам, сделав особенное ударение на последние два слова.

– Да. Она – твоя сестра, чёрт возьми! – сердито рыкнул Энтони. – Она, что, виновата в том, что родилась?

– Ты знал, что я никогда не смогу полюбить её как сестру. Ради её матери ты бросил меня и свою ЗАКОННУЮ жену. И теперь ты предлагаешь мне мир.

– Я предлагаю его тебе уже восемнадцать лет, Бертрам, – тихо напомнил Энтони.

– И я его не принимаю ровно столько же времени. Ты должен был попросить прощения ещё тогда, когда моя мать умирала в больнице. А ты даже не навестил её. Ты был слишком занят!

– Послушай, с тех пор прошло много лет, – медленно заговорил Энтони, стараясь смягчить сына, – признаюсь, верно, я немного ошибся…

– НЕМНОГО?! – полузадушенно вскрикнул Бертрам. – Ты считаешь, что смерть человека – это небольшая ошибка?

– Твоя мать была больна ещё задолго до того, как я развёлся с нею, – отпечатал Энтони. Упрямство Бертрама начинало злить его. – Я не повинен…

– Из-за того, что ты бросил её в трудную для неё минуту, ты мне противнее вдвойне.

– Бертрам… Бертрам, несмотря ни на что, я останусь твоим отцом. Ты должен уважать мой выбор.

– В то время как ты не уважал ни меня, ни мою мать, – скептически фыркнул тот. – Глупо будет напоминать такому, как ты, о существовании совести. Однако я не ожидал такого подлого поступка даже от тебя.

– Бертрам, послушай… Джоанна ещё мала, а я уже стар… Неужели ты не мог бы…

– Взять девчонку на воспитание? Нет, мне достаточно дома одного подростка. И разве у твоей… дочери нет матери? И отца? О, я забыл, что ты никогда не занимался воспитательным процессом.

– Жаль, – прошелестел Энтони. – Тогда ты не вырос бы таким эгоистом. Почему дочь твоих друзей оказывается для тебя важнее твоей сводной сестры, о которой ты должен заботиться в первую же очередь?

– Она – дочь тех людей, которые никогда не предавали, – серьёзно ответил Бертрам.

– Но…

– Я не желаю разговаривать на эту тему. У тебя не получилось бы переубедить меня, даже если бы ты потратил на это всю свою жизнь.

– Джоанна…

– Джоанна, – с лёгким оттенком отвращения ответил Бертрам, – никогда не станет для меня сводной сестрой, сколько бы ты ни навязывал мне своё мнение.

– Легко же бывает судить, – ядовито процедил Энтони, – когда ты сам без греха. А ведь это не так, Бертрам.

– Я никогда не поступал так, как ты, – отрезал сын.

– Неужели? Вспомни о Джинни, – вкрадчиво посоветовал старик.

Он знал, что напоминание о Джинни больно заденет Бертрама. Оно было единственной брешью в его броне. А Энтони, как и многие из участников старой истории, знал, где она находится. На той стороне провода повисло напряжённое молчание, словно Бертрам второпях придумывал ответ. Не давая сыну времени опомниться, Энтони нетерпеливо заговорил вновь: