– А где труп?

– Так вывез же. В морге труп.

– Да, блин, собакин труп!

– Ну там лежит, наверное, а может убрали уже – я в домоуправление позвонил.

– Слушай. Бери машину и гони обратно с сиреной! Отвези эту собаку на Сибтракт.

– Да ты охренел чтоли? Куда? Зачем?

– Да там свояк, того – нутрий выращивает. Ну свези пожалуйста – он тебе шапку сделает.

– Из нутрии?

– Ну щяяяз! Из собаки и сделает.

Окоченелый обачий труп оказался на месте. С ужасным стуком, мы с водилой закинули его в обезьянник и таки свезли в частный дом к Мишиному свояку. Думаю, нутрии трескали эту собаку целую неделю. Может и месяц даже.

А у меня образовалась неземной красоты собачья шапка. Впрочем, я всем врал что волчья.

В первые годы эмиграции меня поражал один аспект в работе местной полиции – трогательно бережное отношение к подозреваемым в убийстве. После семи лет работы в советском угрозыске, я никак не мог взять в толк – зачем тратятся такие невероятные усилия на поиск трупа, когда подозреваемый уже задержан? Десятки офицеров полиции, вооруженные специальной аппаратурой, сканируют огромные пространства. Специально обученные собаки добросовестно вынюхивают гектары площадей. А эти сотни добровольцев, прочесывающих лес и болото? Они стекаются со всей округи, привозят своих лошадей и квадроциклы и ищут, ищут, ищут…

Немногословный убийца в это время мирно дремлет в камере, а то и вовсе отпущен под залог. Охватить такое безобразие сознанием советскому менту было решительно невозможно. В индустриальном Свердловске 80х все было совершенно иначе. Говоря «иначе», я ни в коем случае не имею ввиду правильно. Так вот там подозреваемый с первых секунд находился под чудовищным прессом – в кабинетах его давили опера, а в камере агентура – завербованные оперчастью рецидивисты. Долго никто не выдерживал и вот уже по отделу ползет слух – подозреваемый «треснул»! Незамедлительно снаряжаются две автомашины – в одной едет гордый криминалист с огромной казенной видеокамерой (они тогда только появились), женщина-следователь и пара понятых. В другой между двумя операми скрючился в наручниках угрюмый убивец, а в обезьяннике гремят лопаты и матерятся два алкаша – их утром взяли из вытрезвителя, пообещав не сообщать на работу. По прибытию все происходит очень быстро – фигурант показывает место и на камеру несколько раз повторяет куда направлена трупова голова, а куда ноги. Алкаши резво выкапывают тело, на трассе тормозится грузовик, труп – в морг, опера – пьянствовать. Всё.

…Картинка, однако, будет неполной, если не помянуть еще одну категорию заключенных. Это, собственно, попкари, вохра, контролеры, вертухаи, кумы, собачники, начальники отрядов и примкнувшие к ним вольнонаемные. Встретить несчастных можно в Мордовии, в Сибири, на северном Урале. Особенно широк ареал их обитания в Коми АССР. Да что говорить – конвоиры плотно населяют весь наш бескрайний Советский Союз! Глубоко несчастны эти люди.

Помню, перед освобождением играю я в шахматы с майором Пуховым – замом по режиму нашей УЩ/62, и смотрит он на меня с каким-то странным, отрешенным выражением глаз.

– Ну что, зэка Панченко, в Москву поедешь?

– Ну не в Ивделе же мне оставаться, гражданин начальник! Кому я тут нужен? Где родился – там пригодился.

– И в парк Горького пойдешь? И на площадь главную, и в ГУМ? А ведь я, знаешь, поступал когда-то в столице в институт… да не срослось.

– Ну а как же, гражданин начальник! У меня окна на парк выходят – только через мост перейти…

Но не дал он мне закончить – вскочил нервно, фигуры с доски уронил и пошел по коридору прочь, а дежурный повел меня в барак.