– Как это запел? – выплеснул я немного здорового скепсиса. Бердыев повернулся ко мне, глаза его наполнились слезливой тоской, он закинул голову, и по казарме понеслось протяжное: «И-и-и-и-и-й-й-я-я-а-а-а!» Тут же в коридоре загремели сапоги, и показался перепуганный дневальный.

– Тс-с-с, – замахали на него руками очарованные слушатели. – Иди, иди осюдова на пост! – Но тот не ушел, заинтригованный, а ступил внутрь и прикрыл за собой тихонько дверь.

Любовь. Невидимая постороннему глазу, всепоглощающая, бессмертная любовь разливалась между тем в насыщенном песочной пылью воздухе совхоза Гарауль. Довольно скоро Бердыев выяснил, что на другом берегу канала приезжие творческие люди снимают кино. Они разбили немаленький лагерь, и среди камер, машин, проводов, синего автобуса, полевой кухни и прочей атрибутики есть у них в штате две ослицы для подвозки всякой всячины. К ним-то и воспылал удаленно старый заслуженный ишак. Им ушастый Ромео и песни пел. Еще через неделю он начал перепрыгивать изгородь и болтаться вдоль берега, но в воду войти не решался, даром что осел. Привести его обратно становилось все труднее – он огрызался и сам в ответ кричал непотребности на ослином. Потерявший всякое терпение Оразмухаммед решил его привязать. На беду в это время в деревню привезли баллоны с газом. Требовалось незамедлительно сделать четыре ходки с пустыми баллонами для замены их на полные – всегдашняя ослиная работа. Но влюбленный забастовал.

– Я бил его палкой – толко пыл пошел.

Вот, – подумал я рассеянно и с некоей даже гордостью, – говорит туркмен по-русски через пень-колоду, а слова какие редкие знает – «пыл прошел». Вот что значит наша родная советская школа! Но из дальнейшего повествования сделалось ясно, что от ударов палкой из ослика пошла пыль. Пыл же его вовсе не прошел. Больше того – ночью осел перегрыз веревку и бесследно исчез. Тут Бердыев сделал паузу, а мы скоренько сунули дневальному в руки чайник и отправили за водой, чтобы послушать развязку под ароматный грузинский чай с опилками. Но, подобно влюбленному ослу, дневальный не слушался – чайник взял, поставил под ноги, а идти отказался. Очень хотелось и ему узнать все перипетии ослиной любви.

Долго ли, коротко ли… но через несколько дней наш ослик вернулся. Пришел сам. Бердыев даже показал, как это выглядело – прошел, виновато глядя в пол и ритмично раскачиваясь в стороны, между рядами кроватей, а к ушам приложил свои ладони пальцами вниз. Опустились, значит, уши. Был герой-любовник худ, грязен и густо облеплен репьями да колючками. Самое же главное – он улыбался!

– Как улыбался? – опять раздался богомерзкий голос из угла.

– А вот так, – ответил рассказчик и улыбнулся по-ослиному, при этом углы рта были опущены вниз. Это была настоящая ослиная улыбка. Как он это сделал, я, к сожалению, передать не могу – тут нужен настоящий писательский талант. Могу только сказать, что черные туркменские глаза его в этот момент светились смесью счастья и гордости за своего безымянного ослика.

Вот такая Love Story.

Однажды в Октябрьский ОВД, где я в этот день был дежурным опером, позвонили из «Скорой».

Помогите, – говорят, – не можем пройти к пациентке. Овчарка не пускает. Дело было в частном секторе напротив Свердловского зоопарка. Приехать-то я туда приехал, а что дальше делать – загадка. Скорая стояла там уже часа полтора – врачи грелись внутри, а во дворе покосившегося дома бесновалась большая рыжеватая овчарка. За два часа непрерывного лая она совершенно обезумела, от нее шел пар, а в углах пасти висела пена. Несмотря на мороз, дверь в дом была открыта и бедная собака металась от ворот в дом и обратно. Врачи сказали, что пациентку они знают, что зовут ее Женя и что дело серьезное. «Застрели ее», – по радио вынес приговор дежурный. Мороз для меня закончился – от нервозности стало жарко и я даже расстегнулся. На деревянных ногах, с трясущимися руками я подошел к воротам и трижды выстрелил в пса. Бедная собака упала на бок и побежала-побежала-побежала, отталкиваясь от воздуха, прямо за радугу и дальше в рай, где, как известно, продолжают жить все умершие собаки. Потом затихла. Врачи зашли в дом – обнаружилось что хозяйка тоже не жива. Написали заключение и стремительно уехали. Вывоз трупа в советское время – отдельная и грустная песня. Никакой вывозной службы не существовало. Сотрудник в форме выходил на обочину и тупо тормозил любой грузовик, а родственники грузили тело. Если не было родственников мы брали клиентов вытрезвителя, пообещав, что на работу не сообщим. Часа через три или четыре я вернулся в райотдел и сел писать рапорт о трех использованных патронах. Дежурный Миша Мезенин, прочитав рапорт, пришел в сильное душевное волнение: