На местном Луганском телеканале случайно попадаю на короткий, нейтральный по комментариям, сюжет про новую власть Луганской Республики. Валерий Болотов, глава ЛНР, на экране не более минуты. Странно, ведь городская телестудия, по крайней мере час назад, когда я мимо неё шёл, не была окружена украинскими войсками. Что это – идиотизм? Беспрепятственно транслируется вражеская пропаганда, агитация за новую власть и контрпропаганда отсутствуют! Неужели непонятны очевидные вещи – если нет сил организовать своё вещание, необходимо хотя бы заткнуть врага? Восстанием что, и вправду руководит сержант?

К восьми утра приезжаю на Краснодонскую. Вокруг суета, никому нет до меня дела. Плотницкого ловлю на КПП, когда он выезжает на своей «Ниве» в город. Высовываясь из окна машины, комбат говорит:

– Для вас ничего. Хотите – оставайтесь.

Иду в штаб записываться в батальон. Заявление-анкету заполняю в коридоре вместе с ещё несколькими кандидатами. Военный психолог – симпатичная скуластая девушка, спрашивает:

– Как вы объясните, только обязательно одним словом, ваше решение вступить в ополчение?

Испытываю лёгкую фрустрацию: подготовленная речь, в которой нашлось место отсылкам и к героической истории моего деда-фронтовика, и к анализу общемировой геополитической обстановки, оказалась не нужна.

– Одним? – с трудом подбираю это единственное слово: – Несправедливость.

За соседним столом молодящаяся брюнетка беседует с юным белобрысым мускулистым юношей.

– Какой год? Девятнадцатый? А вид спорта? Борьба? А мама знает? Получил повестку в Украинскую армию? Решил идти не к ним, а к нам?! Молодец! Завтра? Ну, давай. Приходи завтра. Ждём.

В коридоре штаба жду оформления в батальон. Из комнаты в комнату водят помятого человека со связанными за спиной руками. Дверь очередной инстанции закрыта не плотно, и мне слышно, что там происходит.

– Я сейчас тебя на подвал посажу и забуду там… на несколько дней. Без жратвы и воды… – некто, видимо хозяин кабинета, описывает не очень радужное будущее арестованного.

– Если нарушил чё, преступление совершил, так давайте меня к прокурору, давайте обвинение, адвоката давайте, судью – судите! – скорострелом мечет тот, кому угрожают. В кабинете – резкие движения, звучат хлёсткие удары.

– Сука! Адвоката тебе? В стране гражданская война! Сука! Пристрелю! Дневальный! На подвал! – заходится фальцетом начальник. Связанного выводят, он ошалело озирается.

«Вот так – гражданская война. Всё по-серьёзному»: я гляжу в серые, испуганные глаза задержанного.

На крыльце штаба ко мне подходит худой человек с неприятным быстрым взглядом и приглашает в разведвзвод. «Должно быть, бывший мент», – решаю про него и соглашаюсь стать разведчиком. Внезапно к «менту» подходит некто черноусый в застиранной афганке и забирает меня в четвёртый взвод.

– Гена, – представляется он.

Гена похож на армянина – жгучий брюнет, сросшиеся брови, орлиный нос.

– Ну, тебе чё, двадцать лет? Бегать, прыгать, ползать? В тридцатиградусную-то жару? Не потянешь ведь! – поясняет Геннадий моё непопадание в батальонную разведку.

Возразить нечего, он прав – физически я готов слабо. Лишний вес, сердце, склероз – в общем, не Виталий Бонивур, по крышам, отстреливаясь от преследования, не уйду.

– У нас ребята все взрослые, мужики нормальные. Мы пехотой будем. Ты вот скажи, в чём видишь свой воинский подвиг? – озадачивает меня Гена. Без сомнения, Гена в прошлом кадровый офицер.

– В чём подвиг? Приказы начальства выполнять, – отвечаю я.

– Вот! Правильно! Сразу видно – наш человек! – одобрительно кивает черноусый.

Так я попал в четвёртый взвод батальона «Зари».