– После осенней ярмарки, когда проходят все прочие свадьбы, – ответил Старший Брат, спускаясь с крыши. – Куплю ей на вырученные деньги ярких лент и кружев, какие любят девушки, – он протянул брату молоток и, предвкушая радостный момент, слегка улыбнулся, что случалось с ним не так часто.

Глядя на его сильную, привыкшую к тяжелой работе руку, обхватившую рукоять молотка, Младший брат вдруг невольно представил, как он сжимает хрупкую кисть своей невесты, как трещат ее кости, из-под ногтей брызжет кровь. Он вздрогнул и взял протянутый ему молоток. Его собственная рука тоже была грубой и мозолистой, но в ней не чувствовалось той стальной несокрушимой силы, которой жили руки его брата.

Он залез на крышу и окинул тревожным взглядом серое небо. Далеко на западе он увидел журавлиный клин.

– Хотел бы я стать журавлем, – произнес он, вглядываясь вдаль и вдыхая прохладный ветер.

– Это еще зачем? – услышал он.

– Затем, что они могут лететь куда угодно. А я даже не знаю, что там за горизонтом.

– Все ты прекрасно знаешь! Посмотри, на востоке – холмы, за холмами – лес; на севере – деревня, за ней река, за рекой поле и снова лес. На юге и на западе – поля, сколько хватает глаз.

– А дальше?

– А дальше – другие деревни, города, поля, леса, озера, реки, где-то есть моря и горы. Но что нам до этого? Другие поля ничем не отличаются от наших полей, другие деревни, леса и реки ничем не лучше наших. И нам совсем не обязательно смотреть на них.

– А люди?

– Люди?

– Другие люди.

– Другие люди такие же, как люди в нашей деревне. Мужчины, женщины, дети. Или ты воображаешь, что они там ходят с песьими головами, как в старинных сказках? – он усмехнулся.

– Нет, я так не думаю.

– Тогда не говори глупостей и принимайся за дело, – сказал Старший Брат и отправился в деревню.

Он глянул в беспросветную серость неба, на дорогу, змеей петляющую по золотисто-зеленой равнине, а во взгляде его была все та же непоколебимая сила. И Младший Брат знал, отчего она есть в нем. Его несгибаемый дух, будто выточенный из гранита, его твердая уверенность во всем, отсутствие даже простого намека на сомнение порождали эту силу. Он так смотрел на жизнь, словно она ничего от него не таит, а все, чего ему хочется, лежит только на поверхности мира, и чтобы получить это, надо лишь смело протянуть руку и схватить.

«Сила и мужество».

Он родился на Мельнице, чтобы стать мельником; он перемалывал зерно, чтобы был хлеб, годный в пищу; он зарабатывал деньги, чтобы купить ленты невесте; и очень скоро он должен будет жениться, чтобы продолжить свой род, чтобы на Мельнице было кому сменить его также, как он сменил своего Отца.

Только Младший Брат смотрел на его жизнь иначе:

– Мельнице нужны жертвы так же, как нужны рабы. И если я – ее жертва, то ты – ее раб, хотя сам того не понимаешь. Это она заставляет тебя жениться, чтобы твои дети сменили тебя, чтобы они стали ее рабами и прожили точно такую же жизнь как ты. Она жаждет только одного – перемалывать! Не ты, а она! Открой глаза, и ты увидишь пустоту за всеми своими механическими действиями. В чем смысл? Ведь ты идешь по тому же замкнутому кругу, по которому шли десятки поколений до тебя. Да, брат, ты силен, но она умнее, и потому, она – разум, а ты лишь исполнительный механизм, хотя со стороны все выглядит иначе. Ты спросишь: где выход? Я отвечу: бросить Мельницу и уйти. Уйти туда за горизонт, найти себя, свою свободу, вернуться к истоку и заново открыть в себе то, что уничтожила Мельница, и новой, чистой, первозданной душой стремиться к тому, чего ты хочешь на самом деле. А Мельница пусть гниет здесь, среди пустых полей в центре земли. Пусть упрямый ветер как прежде вращает лопасти ее колеса, но молоть она уж больше не сможет. Ей нечего будет перемалывать, и некого. Пусть захлебнется в своей ненасытности, а мы избавимся от ее крепких пут. Мы будем свободны как журавли, мы будем… – все это шептали его губы, пока он смотрел вслед уезжающему брату.