Правда, каждый раз при встрече с Виленом, пенял ему на два потерянных года.

«Иногда, оказывается, надо два года потерять, чтобы шесть заработать», – думал про себя Вилен и не обижался.

Точные науки Вилену давались намного легче, логика их построений вливалась в голову Вилена, как днепровская вода в рукотворное Кременчугское море, и, как его вода, надолго в ней застаивалась, уж на пять дней, которые давались на подготовку к экзаменам, точно. Поэтому все точные науки были сданы, оценки за них слились во что-то среднее и скучное, а воспоминания о них обмелели и поросли ряской, как то же Кременчугское море.

Самых больших успехов Вилен достиг в науках общественных. Общественные науки должны были помочь институту выпестовать из студента не просто инженера, а инженера советского. Советский инженер обязан был знать историю коммунистической партии, марксистко-ленинскую философию, марксистко-ленинскую политэкономию, а венцом всего был марксистко-ленинский научный коммунизм – предмет, объясняющий, почему реальный коммунизм может быть построен только советскими инженерами. Самым интересным предметом был научный атеизм, но он шел факультативом. По всем этим предметам у Вилена было твердое «отлично».

Историю КПСС читал маленький большой души человечек по фамилии Глют. Он был чукча, а может, эвенк, бывший летчик-испытатель и Герой Советского Союза. Когда он садился за руль своей «Волги», его почти не было видно, и непонятно было, как он достает до педалей. Он не боялся провокационных вопросов Вилена, которые тот по своей провинциальной юношеской дурости ему задавал, и всегда знал, что на них ответить. И даже за это ставил Вилену хорошие отметки. Правда, и сам Глют позволял себе рассказывать студентам то, чего ни в каких учебниках прочитать было нельзя.

Философию читал бывший партийный работник, и Вилен так и не понял, в чем ошибались Гегель и Фейербах, но поверил, что Маркс исправил все их ошибки, и за это тоже получил пятерку.

Политэкономию читал преподаватель по фамилии Аптерман. На его лекции сбегался весь институт. Такой крамолы Вилен до этого не слышал. Аптерман с цифрами доказывал, что, если бы не недобитый до конца частный сектор, советский народ уже помер с голоду. Вилен и так это знал. Весь его родной Серебрянск кормился с базара. В магазинах ничего не было. Но чтобы об этом говорить с кафедры и подрывать устои «Продовольственной программы партии» и чтобы за это ничего не было! В конце концов, Аптерман исчез. Наверное, уехал в Израиль. Но пятерку у него Вилен успел получить.

Любимым предметом Вилена был научный атеизм. Хотя он так назывался, читали на нем курс истории мировых религий, которые, чтобы об этом никто не догадался, иногда слегка критиковали. На этих лекциях Вилен впервые узнал, что есть такая религия иудаизм и что ее исповедуют евреи.

– Как это евреи, – удивился Вилен, – папа мне про это ничего не рассказывал. Так мы еще и здесь учудили.

В иудаизм лектор углубляться не стал и сразу перешел к христианству.

Про христианство Вилен знал из смешной книги «Библейские и евангельские истории», но все равно услышал много нового и интересного.

Вершиной всех общественных наук был научный коммунизм. По нему сдавали государственный экзамен. Только сдавший этот экзамен мог считаться инженером советским. Лекции читала старый коммунист, ветеран партии, доктор философии по фамилии Абросимова. Коммунистическая наука в ее изложении была пропитана таким тайным скепсисом, что Вилен не мог понять, как отвечать на коллоквиумах при обсуждениях животрепещущих вопросов современности. В коммунистической науке все было правильно, но действительность, почему-то все время ей сопротивлялась. Все время, как теперь принято говорить, появлялись новые вызовы. Один из таких вызовов было поручено раскритиковать, растереть в пыль и пустить по ветру студенту Вилену Хорошокину.