В известном эссе «Жуткое», опубликованном в 1919 году, Фрейд (см.: Freud 1955) прослеживает этимологию немецкого слова unheimlich, которое переводится как «жуткое», «зловещее», но в буквальном смысле означает «недомашнее». По мнению Фрейда, ощущение жуткого вызвано не чем-то чуждым и незнакомым. Оно возникает, когда известное и знакомое вдруг становится чужим. Жуткое – это нарушенное домашнее, возвращение знакомого в незнакомой форме. В другом пассаже своего эссе он с одобрением ссылается на Шеллинга, определяющего жуткое как то, что должно было оставаться тайным, скрытым, но всплыло на поверхность. Жуткое, таким образом, принадлежит сложному процессу сокрытия и открытия тайного, становящегося явным, и неподобающего разоблачения.

В своих рассуждениях Фрейд постоянно связывает лсуткое с амбивалентным и приводит ряд красноречивых примеров. Первым из них является сомнение в одушевленности какого-то с виду живого существа и неодушевленности безжизненного предмета; второй касается загадки doppelganger (двойника): здесь он рассказывает о приключившемся с ним случае, когда он сам не узнал собственное отражение в зеркале, и замечает, что вид отражения ему крайне не понравился. Третий пример – стирание грани между воображаемым и реальным. Как указывает Энтони Видлер (Vidler 1994), несмотря на то что свою концепцию жуткого Фрейд разработал в контексте романтической литературы и после обнаружения археологами в XIX веке затерянных городов, например Помпей и Трои, его категории странным образом представляются уместными для анализа того, как современные медийные технологии произвольно, казалось бы, переустраивают человеческое тело, время и пространство.

Как мы видим на примере дома Гейтса, твердость наших стен все больше уступает место излучению электронных экранов. Нас приглашают заглянуть в эти незнакомые окна и воспринять мир так, словно мы свободны от физических ограничений. Мы видим мир оттуда, где нас нет, где мы ни разу не были. Несмотря на наше знание повседневной жизни, эта форма ее бестелесного восприятия, которую с точки зрения психоанализа можно приравнять к фантазии о видении глазами другого, вызывает сильное ощущение жуткого. Одним из главных отправных пунктов в эссе Фрейда была новелла «Песочный человек» Э.Т.А. Гофмана, жившего в XIX веке. У Гофмана Песочный человек – это полумифическое существо, которым взрослые пугают детей, когда те не хотят идти спать. Мать говорит юному герою рассказа: «Это такой злой человек, который приходит за детьми, когда они упрямятся и не хотят идти спать, он швыряет им в глаза пригоршню песку, так что они заливаются кровью и лезут на лоб». Анализируя новеллу, Фрейд связывает ощущение жуткого с представлением о насильственном лишении глаз (см.: Freud 1955: 230). Более глубокой аналогией для Фрейда является, естественно, подсознательный страх людей перед кастрацией. Но не будем спешить – для начала стоило бы задуматься о буквальном смысле образа Гофмана. Во многом страх перед «насильственным лишением глаз» напоминает кошмар, засевший в сознании человека с тех пор, как был изобретен фотоаппарат. Конечно, изображения, полученные техническим путем, отлично вписались в идеи эпохи Просвещения, связывающие свет и прозрачность с разумом и истиной, и так было установлено прямое соответствие между прозрачностью политической репрезентации и прозрачностью репрезентации фотографической. Но, с другой стороны, возник страх, что фотография