Настенька.(Задумавшись). М-м-м… Может быть, вы и правы…
Явление II
На арьерсцену выходит Мирослав и, завидев Настю и Калистратова, опешивает.
Те его не замечают.
Мирослав. Вот так встреча! Уйти ли?.. Нет… Знаю, что, может быть, сделаю подло, однако останусь, подслушаю! Низость – понимаю… Но, быть может, именно сейчас мне удастся поймать его на обмане и уличить его сразу перед Настей!
Прячется за статую.
Явление III
Настенька. К слову, Гаврила Михалыч, коли мы заговорили о нашем с вами положении, то я не могу не спросить вас… Поймите, я ведь все эти дни терзаюсь, мучаюсь… Мы с вами не так давно помолвились, это так, и это радует меня, несказанно!.. Но за этим дело совсем стало. Скажите, когда, наконец, мы сыграем свадьбу?
Пауза.
Калистратов. (Оторопев). Поверишь ли, Настенька… я сам часто задаюсь этим вопросом… И в размышлениях своих я прихожу к выводу, которым боюсь обидеть тебя.
Настенька. Ах, говорите же скорее не томите!
Калистратов. Я считаю, наша с тобой свадьба решительно невозможна.
Настенька. (Испугавшись). Ах, я этого и боялась.
Мирослав. (В сторону). Я знал!
Настенька. Скажите же, наконец, что стало для вас преградою?.. Ах, я не понимаю… Неужели… неужели вы действительно не любите меня? (Плачет).
Калистратов. Спокойнее, Настенька, дело совсем не в том. (Обнимает её).
Настенька. В чём же тогда это дело? Мы были с вами неразлучны, вы клялись в любви мне, а теперь отказываетесь жениться. Точно вы разлюбили меня, не иначе!
Калистратов. Нет, Настенька, ты ещё не понимаешь. Позволь мне объяснить тебе всё, как есть, и ты уверишься, что чувство моё, напротив, сделалось только сильнее. Только выслушай меня терпеливо и обдуманно.
Настенька. (Задумавшись). Хорошо…
Мирослав. (В сторону). Ах, и что же он теперь придумает?!
Калистратов. Понимаешь ли, Настенька, я ставлю человеческие чувства куда выше, чем что-то материальное. Ведь, в сущности, любая вещь, любое владение наше есть только формальность в сравнении с тем, что мы ощущаем и что думаем. Вот ведь смотри, для полного понимания я приведу аналогию. Представим, например, что у тебя есть вещь, которою ты чрезмерно дорожишь. Пусть даже это самая настоящая безделушка. Ведь, согласись же, отнюдь неважно, что это будет: какой-нибудь дорогой браслет или самая ничтожная бумажонка – это не имеет никакой разницы и смысла. Куда важнее сам тот факт, что эта вещь тебе дорога как память. Важно лишь то, что ты чувствуешь, имея у себя эту вещь, и что ты можешь чувствовать, если вдруг её потеряешь. Ведь ты любишь эту вещь, ты трясёшься над нею, и тут вся роль кроется именно в переживании, а никак не в самой вещи. Ты понимаешь меня, Настя?
Настенька. Понимаю… Продолжайте.
Мирослав.(В сторону). Ох, сейчас он её спутает!
Калистратов. Так и для меня, Настенька, первостепенно именно само чувство, то есть любовь наша друг к другу. И совсем ничтожно в сравнении с тем форма её существования. То есть друзья мы или же супруги… (Исхищряется). А вернее даже будет сказать, что… И форма-то в данном случае также будет важна, да только в смысле, чтобы возвысить наше чувство, не развращать его.
Настенька. Я перестала вас понимать.
Калистратов. Сейчас же я тебе всё объясню. Что подразумевается под любовью? Это ведь нечто высшее, недосягаемое, которое должно быть отстранено от пошлости, чтобы оставаться истинным. А истина её кроется именно в согласии любящих сердец, в доверии друг к другу. Тому, кто любит, не нужен повод, чтобы любить, не нужны никакие условности, чтобы любить. Тогда он любит истинно и свято. А теперь рассудим же, что такое брак? Ведь просто ничтожное клеймо и не более. Неужели ты думаешь, что любовь нашу будут сохранять кольца на наших пальцах? Нет, эти кольца есть простая материя и только. Любовь будет храниться в наших душах, в наших сердцах, ведь рождается она в самом человеке, а не впоследствии венчания. И скажи мне, для чего же нам нужно тогда ставить такую ничтожную печать, как брак? Мы ведь только сведём на нет нашу любовь! Зачем же, скажи, нам марать наше чувство этой пустой условностью, когда любовь станет только священнее, если будет сплошь строиться на взаимном доверии? Ну, зачем же, скажи, мы будем намеренно лишать себя своего же счастья?