Любава довольная сидела на лавке у стены и улыбалась. Кошель, полный момент, упал перед волхвом. Тот принял подношение и махнул служкам. Молодые парни, отводя глаза от ожогов, подняли меня на руки и вынесли на воздух.

– Она очищена от скверны. Боги смилостивились над ней.

Громкий рык князя заставил всех замереть.

– Что здесь происходит?

Служки вздрогнули и даже старик застыл на месте. Грудь князя ходила ходуном, потом разбило за версту. Видать Анюта нашла его на конюшне. Любил князь сам объездить дикого вороного. А ржание нового жеребца уже неделю не давало спать всему княжьему терему. Довольная, Любавка ласково молвила улыбаясь:

– Княже, в этой опять зашевелилась проклятая кровь ведьмы.

Любава, медленно встала и плавно покачивая бёдрами подошла к мужу. Поклонилась в пол. Ворот рубахи отошёл, полные белые груди норовили выпрыгнуть, отвлекая взор мужа от моих слез. Служки выдохнули свободнее и выволокли меня на воздух. Один самый шустрый помчался за лекарем.

– Кто посмел, без моего веления.

Любава недовольно поджала пухлые губки и разгибаясь бросила:

– Она набросилась на Мариночку, ранила деточку.

И Любава передернула плечами и пошла из храма. Волхв предусмотрительно склонил голову, отступая в глубину храма.

Князь схватил жену за косу и дёрнул на себя. Та побледнела, ухмылка слетела с уст, на лбу выступила испарина. Страх проступил на холенном лице. Княгиня первый раз в жизни испугалась мужа. Князь наклонился близко к пухленькому красивому лицу и зашипел:

– Может мне из тебя зло выгнать. А что? Пройдешь по углю, очистишься. В волю богов верить станешь. А?

Любава шумно сглотнула. Подбородок задрожал. Князь оттолкнул жену. Та упала в пыль и закричала причитая.

– Это все её козни. Гадина ворожит напасть на твой род. Как не видишь зла, живущего в ней.

– Ещё раз пальцем Аринку тронешь, отправишься назад к отцу. Это моё последнее слово.

Я лежала месяц. Ожоги нестерпимо горели. Шрамы не хотели заживать, кровили и мокли. Не помогали никакие мази лекаря, ни молитвы сестёр. Наверное я и вправду ведьма. Тьма в груди затаилась, боялась и пару слов шепнуть. Все меня покинули. Одна Анюта жалела, приносила прянички. Маринке сестры объявили бойкот. Любава кричала и топала ногами требуя у князя высечь непокорных. Отец молча качал головой и не велел.

Однажды, ближе к ночи, дверь скрипнула. Я приподнялась на постели. Наверное, Анютка после занятий пришла проведать. На пороге стоял отец.

– Тятя, я не виновата. Не могу я ворожить. Честно при честно.

Слезы брызнули, и я спрятала лицо в ладонях. А вдруг он решит, что я не достойна теперь жить в его дома. Как хотелось, что бы он поверил мне, а не Любавке. Обида грызла ребра.

– Арина, боюсь, что ворожба течёт у тебя по венам. Наследие крови матери. Но я искренне верю, зло в тебе не живёт.

Отец прошёлся по горнице и сел на край постели.

– Тятя, это правда, что ты нас убьёшь? Заставишь в окияне утопить?

Это вопрос мучил и не давал покоя. Как отец отдаст богам три дочери. Не враки ли все это. Анютка, точно перепутала. Я пристально всматривалась в его лицо. Такое родное и любимое. Как часто засыпая, мечтала, что отец зайдёт, поцелует, пожелает доброго сна. Маринке же желал. И мне пожелает. Раньше он ни разу не заходил.

– Есть древний обряд.

Начал отец издалека. Он почесал нос и замялся подбирал слова.

– Испокон веков, первых трех дочерей князья дарили богам.

Он отвернулся в окно, словно стыдясь говорить.

– Не убивали. Слышишь, не убивали! Отдавали в жены. А спустя время. Боги посылали на землю ребёнка, мальчика. Сына бога и дарственной жены.

Он встал. Половицы жалобно заскрипели прогибаясь под его весом.