«Неправда! Я – нет! Никогда!» – вскричала я и выбежала из комнаты вся в слезах. Светлый и гармоничный мир, окружавший меня в те блаженные годы, если и не рухнул навеки, то по нему прошла глубокая и уродливая трещина.

Только спустя много времени, после жарких споров с подружками, утверждавшими то же, что и Булатов, пришлось смириться и как-то жить с этой горькой правдой. Но еще в пятом классе (вот она – задержка в развитии!), когда у меня началось то, что в Библии называлось «обыкновенное женское», я так до конца и не могла в это поверить. А сам процесс соития казался мне глубоко отвратительным и даже оскорбительным для девушки. Ведь как это можно представить, чтобы абсолютно чужой человек залезал на тебя? И того хуже, грязнее, стократ ужаснее – влезал в тебя? Бр-р-р, какой кошмар! Я твердо была в этом уверена. О ту пору я обрела и авторитетнейшего единомышленника – самого графа Льва Николаевича Толстого с его «Крейцеровой сонатой».

***

Мы с Элькой испытывали нечто сродни зависти, наблюдая за своими более продвинутыми однокашницами, а, главное, слушая их рассказы о «курортных романах». У них было принято после летних каникул живописать свои приключения. И год от года эти любовные похождения в их пересказе выглядели все забористее. Выяснилось, что почти каждая этим летом крутила роман с мальчиком из семьи соседских отдыхающих. А иногда и вовсе не с мальчиком. В качестве доказательства истинности своих слов все предъявляли фотографию ухажера на фоне синего-синего моря.

Конечно, своей любовной историей более всего впечатлила Анька Дронова. Мы, впрочем, и не сомневались. Она все лето жила на даче в Калужской области, а по соседству, понимаете ли, жил студент. Вот он-то и стал с первого дня ее охмурять. И уже через неделю они вовсю целовались. «Взрослыми поцелуями», – уточнила Анька. «А потом? Что потом было?» – «Да всё было», – снисходительно усмехнувшись, ответила она. – «Всё-всё? Врешь!» – ахнули девчонки. – «Вот еще, стану я врать!..» Возникла пауза. Наконец, одна из девчонок, понимая, что теперь ее история безнадежно меркнет, все же начала: «А вот у меня тоже было… Конечно, до этого не дошло, но все-таки…». Постепенно все снова воодушевились и стали рассказывать о своих мнимых (или реальных?) победах.

Разумеется, романы были самого невиннейшего свойства и все как один завершались страстным поцелуем, запечатленным на губах рассказчицы в последний день перед отъездом восвояси. Но нам с Элькой даже и в этом смысле похвастать было решительно нечем. Не рассказывать же о красотах Крыма и Анталии или об архитектурных достоинствах миланского собора (Элька прошлым летом ездила с отцом в Италию)? Приходилось отмалчиваться, а на прямо поставленный вопрос: «А у тебя, Марго, что-нибудь было?», отвечать, мол, конечно, было. «Так давай, рассказывай!» – «Знаешь, мне не хотелось бы сейчас об этом говорить…» И удаляться с загадочной улыбкой на устах.

***

Кстати, Анька Дронова – любопытнейший в своем роде персонаж. Среди всех девчонок она обладала самой несчастливой внешностью: простоватое широкое лицо, жидкие пепельные волосы и в тон им – мышиного цвета глаза. Да еще и постоянные прыщи. Но зато формы!.. Она с шестого класса носила полупрозрачные блузки, сквозь которые просвечивал яркого цвета лифчик, не скрывавший, а лишь подчеркивающий ее уже тогда более чем развитую грудь. Короткая юбка так облегала пышные бедра, что казалось, вот-вот лопнет или расползется по швам под их давлением. К тому же она не только не противилась, когда ее лапали, но позволяла и под юбку себе лезть. Даже во время уроков.