Раскрываю свою сумку, из которой выуживаю две коробочки с ванильным бархатным пирожным. Одну ставлю на могильную плиту, а вторую открываю и начинаю есть деревянной ложечкой, запивая вкуснейшим латте из картонного стакана.

Я провожу у могилы мамы около двух часов. Плачу, смеюсь, делюсь всем, чем не могла поделиться, пока меня не было в родном городе. Рассказываю обо всём, о чем рассказала бы, если бы она все еще была рядом. И даже немного того, что не рассказала бы ни одному живому человеку. Спустя два часа я выбрасываю упаковку из-под пирожного и кофе. Целую кончики своих пальцев и касаюсь ими улыбающегося лица мамы.

– Я скоро навещу тебя снова, – обещаю ей. – Я скучаю, мамочка.

Всхлипнув, разворачиваюсь и стремительно покидаю кладбище. Вызываю такси, а сама иду по аллее вдоль ограждения к парковке, на которую вызвала машину. Останавливаюсь на краю и наконец включаю телефон.

Когда навещаю маму, я всегда выключаю гаджет. Не хочу, чтобы что-то мешало нашей с ней встрече. К тому же, я до сих пор злюсь на папу и на Адама, и не хотела, чтобы они мне звонили или писали.

Но когда включаю телефон, мне тут же прилетает сообщение от моего лучшего друга:

“Я согласен”

Внутри меня мгновенно все переворачивается. С одной стороны, его сообщение приносит облегчение. Адам – единственный парень, которому я доверяю. Уверена, он все сделает как надо, и мой первый опыт не оставит отвратительный горький привкус сожаления. А с другой, я понимаю, что рискую нашими отношениями. Чистыми, безопасными, незапятнанными.

Вздохнув, набираю ему сообщение:

Лера: “Когда и где?”

Адам отвечает только тогда, когда я уже еду в машине к себе домой.

Адам: “Точно не сегодня. Завтра в восемь заберу тебя в универ”

Лера: “Договорились”

В другой ситуации мы бы еще долго перебрасывались какими-то шутками или мемами, но сейчас даже в наших сообщениях сквозит напряжение, от ощущения которого я не могу избавиться. Как будто между мной и моим лучшим другом внезапно начала вырастать стена. Это преграда словно отдаляет нас друг от друга. Нарушает идиллию, которую мы построили за годы нашей дружбы.

Меня утешаеют только то, что чтобы ни происходило, нам с Адамом всегда удается вернуть все в прежнее русло. Мы всегда находим дорогу друг к другу.

Когда я возвращаюсь домой, там тишина. Такая же, как на кладбище, и от этого по коже бегут неприятные, колючие мурашки.

Папа уже наверняка на работе, несмотря на то, что сегодня воскресенье. Теперь он работает без выходных. Иногда мне даже хочется, чтобы он завел себе женщину. Может быть, ей удалось бы вернуть его к жизни. Хотя, надо признать, я, скорее всего, буду ревновать.

Следующим утром ровно в восемь машина Адама паркуется у ворот моего дома. Я встаю из-за стола, за которым у нас с папой был очередной молчаливый завтрак. Подхожу к нему, целую гладко выбри етую щеку и выпрямляюсь.

– Хорошего дня папочка, – желаю ему и иду на выход.

– Тебе тоже хорошего дня, – желает он и я, резко тормознув, бросаю взгляд на своего отца. За все эти годы на мое пожелание хорошего дня, он отвечал коротким “угу” или “ага”.

Улыбнувшись, выхожу в прихожую, где быстро натягиваю свои кеды и выскакиваю на улицу. Почему-то такая простая вещь, как взаимное пожелание успешного дня, заряжает меня хорошим настроением.

В машину Адама я запрыгиваю с широкой улыбкой на лице. Друг окидывает меня немного ошарашенным взглядом, но никак не комментирует мое настроение.

– За кофе заезжаем? – спрашивает Адам, трогаясь с места.

– Пока с меня достаточно кофеина, – отзываюсь я.

– Тогда сразу в универ, – заключает Адаммой друг и делает музыку погромче.