– Вот так учительница и объяснила своё решение вызвать маму для серьёзного разговора, такими «высокими соображениями»? – засомневался Виктор.

– Не порти, пожалуйста, рассказ, Витя, – остановила его жена.

Виктор, конечно, был прав в своих сомнениях: у Натальи Ивановны были и более конкретные причины. В третьем классе контрольные становились серьёзнее, начинались городские проверки, возникал вопрос, насколько хорош учитель, ставящий откровенно слабой ученице положительные оценки. Но, с другой стороны, Наталья Ивановна понимала, что оценки она завышала больше для удовольствия видеть такую красивую ухоженную девочку с безмятежным взглядом в классе. Так или иначе, Лёлина мама пришла в школу, пообещала в ближайшие месяцы отказаться от командировок, не оставлять девочку на баловавшую её и не знавшую английского языка бабушку и самой позаниматься с дочкой. В отличие от Лёли, мама при всей своей миловидности и ухоженности была деловита, собрана и умела ставить и выполнять поставленные задачи. Она выполнила своё обещание…

– А почему никто на спросит, что было дальше?

– А дальше было что-то, кроме хороших Лёлиных оценок? – спросил Виктор насмешливо, но с надеждой, что было что-то ещё или совсем другое.

Я поняла, что научилась-таки делать правильные паузы в повествовании так, как делал наш родственник – доцент университета. Заинтересовался даже мой муж, который слышал эту историю уже не первый раз.

Лёлина мама выполнила своё обещание. К новому году тройки по английскому были уже не натянутые, а вполне крепкие. Иногда они даже приближались к четвёркам. Но, глядя на Лёлю, Наталья Ивановна спрашивала себя, а стоило ли бороться за улучшение Лёлиной успеваемости? Было много учеников, которые учились много лучше, чем она, но среди них не было ни одного, который бы так, как Лёля, украшал мир беспечной красотой и милотой, уверенностью во всеобщей любви, наконец, прозрачной слезинкой, скатывающейся из ясных голубых глаз на розовые щёчки. На её месте сидела уже какая-то другая девочка с озабоченным взглядом, напряжённая от ожидания вызова к доске, иногда эта девочка сосредоточенно морщила Лёлин крутой лобик, по-прежнему обрамлённый кудряшками, но уже какими-то поблекшими. Мама следила и за тем, чтобы дочка не отвлекалась на посторонние занятия, и цветочки с птичками на полях тетрадей исчезли. А из класса Натальи Ивановны исчезла девочка с головкой Грёза.

Все взглянули на стену с репродукциями. Они были «зрительной опорой» для лучшего понимания того, что потеряла Наталья Ивановна. От девочек на портретах веяло умилительным спокойствием, теплотой и уютом, которые, как бы ни казались современным людям смешными и устаревшими, нужны всегда.

Но я продолжала.

После новогодних каникул к Наталье Ивановне пришла с подарками Лёлина мама. Формально она благодарила за Лёлю, но выяснилось, что борьба за успеваемость неожиданно приблизила личное счастье мамы. В Лондоне уже год, как у неё тянулся роман с местным бизнесменом. И тянулся бы он ещё долго, если бы женщина неожиданно не перестала ездить в командировки. Её возлюбленный забеспокоился: поверить в то, что она не приезжает потому, что с дочерью надо заниматься английским, он не мог. Срочно сделал ей предложение по телефону, а на днях приезжает сам для оформления всех документов. Перед отъездом Лёли с мамой в Лондон, который состоялся уже в конце учебного года, в мае, к Наталье Ивановне пришла с букетом цветов только что созданная счастливая британо-советская семья. И в классной комнате снова, хоть и на полчаса, появилась девочка с головкой Грёза.