– Пожалуйста, не путайте щи с яичницей! – вспыхивает Соха.

– Хватит дискуссий, дорогой! Нам все ясно: хулиганите ночью. Швейцар позвонил, понимаешь. Где надо власть употребить, ми только хлопаем ушами.

Значит так! На выбор – или разрезаем ваши стильные узкие брючки, или пожалте в медвытрезвитель?.. Молчание – знак согласия?!.. Валерия, звоните в медвытрезвитель!

Лера не трогается с места.

– Что с тобой, Самоварова?

Крепыш сам снимает трубку, набирает номер.

– Алло!.. Да-да, Циклариди… Здесь, понимаешь, великолепная пятерка… Да-да, товарищ летейнант, присылай дежурную машину. У ресторана хулиганили, швейцар позвонил, понимаешь. Не будем миндальничать!

– Ну что, стиляги! – хихикает хулиганивший тип. – Допрыгались?! Думали, вас здесь выслушают, по головке погладят, как бы не так! Им план тоже выполнять надо. Чем больше приводов, тем лучше.

– Но это несправедливо! – вскакивает Соха.

Милиция, однако, не заставляет долго ждать. В кабинет молодцеватой походкой входит высокий худой лейтенант. В миру, вероятно, баскетболист.

– Ну, где наши новые подопечные? – подмаргивает он девушкам. – Ах, вот мы где! Да еще сладко спим!

Лейтенант щекочет под подбородком задремавшего Геночку.

– Подъем!

Геночка вскакивает.

– Кто?.. Где мы?

– Вы еще в ресторане «Золотой Рог», молодой человек Пора и честь знать. Карета подана! Не угодно ли пройтись в оную?

Геночка пожимает плечами, покорно следует по указанному адресу. Признаться, до этой минуты я еще надеялся, что вот-вот комедия прекратится, справедливость восторжествует, дружинники, посмеявшись, отпустят нас на все четыре; но происходит нечто нелепое, непонятное, как во сне, и изменить течение событий невозможно.

На немой лерин вопрос я недоуменно пожимаю плечами.

Милиционер и дружинники выводят нас во двор, где урчит темносиний фургон, прозванный в народе “черным вороном”. Вот так, наверно, скоропалительно, когда-то решались судьбы людей в чека. Ничего удивительного, что человека могли расстрелять за одно знание французского или английского языка…

Лера тоже выходит вслед за нами. Снег падает ей на волосы, на печи. Широко раскрытыми глазами она смотрит на нас, на милицейский фургон, словно решает в уме трудную задачу. Она очень красивая в эту минуту. Лейтенант-баскетболист, кокетничая, изголяется еще больше: заталкивает каждого в черное, пропахшее бензином и блевотиной, нутро фургона. Дверца захлопывается. Машина дергает с места.

Геночка, привалясь к моему плечу, снова аппетитно сопит. Сохов сжимает голову руками. Моцарт трясется как от зубной боли.

– Не понимаю! – стонет он. – Венец природы – человек! И вот такие вящие полярности – хулиган и зарвавшийся чинуша! Уму непостижимо! Да они – одного поля ягоды!..

– Ну, ты, падло! – бурчит тип в куртке нараспашку. – Сопи в две дырки, если попался. Я за вас отдуваюсь и молчу!

– Ах, ты, дегенерат! – свирепо цыкает на него Соха. – Заглохни!

В пустой комнате с металлическими шкапчиками вдоль стены нам приказывают раздеваться.

– Как? – осведомляется Соха. – Совсем?

– Как Венера Милосская, – ухмыляется дежурный офицер.

– Послушайте! Мы же не пьяные! – обращается к нему Сивашов. – За что нас в вытрезвитель?

– Мое дело маленькое: принять и оформить. Раньше надо было разбираться!

– Но с нами как раз и не хотели разбираться.

– Правильно! Этот тоже не пьяный? – дежурный милиционер кивает на хулиганистого типа, пятнистого от татуировок, кая ягуар. – От него несет перегаром, как из винной бочки!

Тот прыгает на одной ноге, пытаясь снять брюки, и ноет:

– Тут колотун, бляха-муха! Задубеешь!

Стальные шкапчики поглащают нашу одежду. Дежурный отпирает массивную стальную дверь. Под низким каменным сводом смутно вырисовывается ряд черных нар, из углов тянет зацветающей сыростью. Дежурный бросает на ближний топчан пять тонких одеял и запирает дверь на замок: